В гостях у турок

— Ну, путешественница! Да изволь, я за тебя буду пробовать мясо, предложилъ Николай Ивановичъ.

— Ты? Да ты нарочно постараешься меня на кормить лошадятиной. Я тебя знаю. Ты озорникъ.

— Вотъ невроятная-то женщина! Чмъ-же это я доказалъ, что я озорникъ?

— Молчи, пожалуйста. Я тебя знаю вдоль и поперекъ.

Николай Ивановичъ развелъ руками и обидчиво поклонился жен.

— Изучены насквозь. Помню я, какъ вы въ Неапол радовались, когда я за табльдотомъ съла по ошибк муль — этихъ проклятыхъ улитокъ, принявъ ихъ за сморчки, кивнула ему жена. — Вы должны помнить, что со мной тогда было. Однако, сниму-ка я съ себя корсетъ да прилягу, прибавила она. — Кондуктору данъ гульденъ въ Вн, чтобы никого съ намъ не пускалъ въ купэ, стало быть нечего мн на вытяжк-то быть.

— Да конечно-же сними этотъ свой хомутъ и вс подпруги, поддакнулъ Николай Ивановичъ. — Не передъ кмъ здсь кокетничать.

— Да вдь все думается, что не ворвался-бы кто-нибудь.

— Нтъ, нтъ. Ужъ ежели взялъ гульденъ, то никого не впуститъ. И наконецъ, до сихъ-же поръ онъ держалъ свое слово и никого не впустилъ къ намъ.

Глафира Семеновна разстегнула лифъ и сняла съ себя корсетъ, положивъ его подъ подушку. Но только что она улеглась на диван, какъ дверь изъ корридора отворилась и показался въ купэ кондукторъ со щипцами.

— Ich habe die Ehre… произнесъ онъ привтствіе.- Ihre Fahrkarten, mein Herr…

Николай Ивановичъ взглянулъ на него и проговорилъ:

— Глаша! Да вдь кондукторъ-то новый! Не тотъ ужъ кондукторъ.

— Нови, нови… улыбнулся кондукторъ, простригая билеты.

— Говорите но русски? радостно спросилъ его Николай Ивановичъ.

— Мало, господине.

— Братъ славянинъ?

— Славяне, господине, поклонился кондукторъ и проговорилъ по нмецки:- Можетъ быть русскіе господа хотятъ, чтобы они одни были въ купэ?

Въ поясненіе своихъ словъ онъ показалъ супругамъ свои два пальца.

— Да, да… кивнулъ ему Николай Ивановичъ. — Ихъ гебе… Глаша! Придется и этому дать, а то онъ пассажировъ въ наше купэ напуститъ. Тотъ кондукторъ, подлецъ, въ Буда-Пешт остался.

— Конечно-же, дай… Намъ ночь ночевать въ вагон, послышалось отъ Глафиры Семеновны. — Но не давай сейчасъ, а потомъ, иначе и этотъ спрыгнетъ на какой-нибудь станціи и придется третьему давать.

— Я дамъ гульденъ!.. Ихъ гебе гульденъ, но потомъ… сказалъ Николай Ивановичъ.

— Нахеръ… Нахеръ…. прибавила Глафира Семеновна.

Кондукторъ, очевидно, не врилъ, бормоталъ что-то по нмецки, по славянски, улыбался и держалъ руку пригоршней.

— Не вритъ. Ахъ, братъ-славянинъ! За кого-же ты насъ считаешь! А мы васъ еще освобождали! Ну, ладно, ладно. Вотъ теб полъ-гульдена. А остальные потомъ, въ Блград… Мы въ Блградъ теперь демъ, говорилъ ему Николай Ивановичъ, досталъ изъ кошелька мелочь и подалъ ему.

Кондукторъ подбросилъ на ладон мелочь и развелъ руками.

— Мало, господине… Молимъ една гульденъ, произнесъ онъ.

— Да дай ты ему гульденъ! Пусть провалится. Должны-же мы на ночь покой себ имть! крикнула Глафира Семеновна мужу.

Николай Ивановичъ сгребъ съ ладони кондуктора мелочь, подалъ ему гульденъ и сказалъ:

— На, подавись братушка…

Кондукторъ поклонился и, запирая дверь въ купэ, проговорилъ:

— Съ Богомъ, господине.

II

Стучитъ, гремитъ поздъ, проносясь по венгерскимъ степямъ. Изрдка мелькаютъ деревеньки, напоминающія наши малороссійскія, съ мазанками изъ глины, окрашенными въ блый цвтъ, но безъ соломенныхъ крышъ, а непремнно съ черепичной крышей. Еще рже попадаются усадьбы — непремнно съ маленькимъ жилымъ домомъ и громадными, многочисленными хозяйственными постройками. Глафира Семеновна лежитъ на диван и силится заснутъ. Николай Ивановичъ, вооружившись книжкой «Переводчикъ съ русскаго языка на турецкій», изучаетъ турецкій языкъ. Онъ бормочетъ:

— Здравствуйте — селямъ алейкюмъ, благодарю васъ — шюкюръ, это дорого — пахалы дыръ, что стоитъ — не дэеръ, принеси — гетиръ, прощайте — Аллахъ ысмарладыкъ… Языкъ сломать можно. Гд тутъ такія слова запомнить! говоритъ онъ, вскидываетъ глаза въ потолокъ и твердитъ: «Аллахъ ысмарладыкъ… „Аллаха-то запомнишь, а ужъ „ысмарладыхъ“ этотъ — никогда. „Ысмарладыхъ, ысмарладыхъ“… Ну, дальше… заглядываетъ онъ въ книжку. — „Поставь самоваръ“. Глафира Семеменовна! восклицаетъ онъ. — Въ Турціи-то про самоваръ знаютъ, значитъ, намъ уже съ чаемъ мучиться не придется.

Глафира Семеновна приподнялась на локти и поспшно спросила:.

— А какъ самоваръ по турецки?

— Поставь самоваръ — „сую кайнатъ“, стало быть самоваръ — „кайнатъ“.

— Это дйствительно надо запомнить хорошенько. «Кайнатъ, кайнатъ, кайнатъ„…три раза произнесла Глафира Семеновна и опять прилегла на подушку.

— Но есть слова и легкія, продолжалъ Николай Ивановичъ, глядя въ книгу. — Вотъ, напримръ, табакъ — „тютюнъ“. Тютюномъ и у насъ называютъ. Багажъ — „уруба“, деньги — „пара“, деревня — „кей“, гостинница — „ханъ“, лошадь — „атъ“, извозчикъ — „арабаджи“… Вотъ эти слова самыя нужныя и ихъ надо какъ можно скоре выучить. Давай пть, предложилъ онъ жен…

— Какъ пть? удивилась та.

— Да такъ… Говорятъ, при пніи всего скоре слова запоминаются.

— Да ты никакъ съ ума сошелъ! Въ позд пть!

— Но вдь мы потихоньку… Колеса стучатъ, купэ заперто — никто и не услышитъ.

— Нтъ, ужъ пть я не буду и теб не позволю. Я спать хочу…

— Ну, какъ знаешь. А вотъ желзная дорога слово трудное по турецки: «демиринолу».

— Я не понимаю только, чего ты спозаранку турецкимъ словамъ началъ учиться! Вдь мы сначала въ Сербію демъ, въ Блград остановимся, проговорила Глафира Семеновна.

— А гд-жъ у меня книжка съ сербскими словами? У меня нтъ такой книжки. Да, наконецъ, братья славяне насъ и такъ поймутъ. Ты видла давеча кондуктора изъ славянъ — въ лучшемъ вид понялъ. Вдь у нихъ вс слова наши, а только на какой-то особый манеръ. Да вотъ теб… указалъ онъ на регуляторъ отопленія въ вагон. — Видишь надписи: «тепло… студено…» А вонъ вверху около газоваго рожка, чтобы свтъ убавлять и прибавлять: «свтъ… тма…» Неужели это не понятно? Братья-славяне поймутъ.

Поздъ замедлилъ ходъ и остановился на станціи.

— Посмотри-ка, какая это станція. Какъ называется? спросила Глафира Семеновна.

Николай Ивановичъ сталъ читать и запнулся:

— Сцабаце… По венгерски это, что-ли… Ршительно ничего не разберешь, отвчалъ онъ.

— Да вдь все-таки латинскими буквами-то написано.

— Латинскими, но выговорить невозможно… Сзазба…

Глафира Семеновна поднялась и сама начала читать. Надпись гласила: «Szabadszallas».

— Сзабадсзалась, что-ли! прочла она и прибавила:- Ну, языкъ!

— Я теб говорю, что хуже турецкаго. Цыгане… И наврное, какъ наши цыгане, конокрадствомъ, ворожбой и лошадинымъ барышничествомъ занимаются, а также и насчетъ того, гд что плохо лежитъ. Ты посмотри, въ какихъ овчинныхъ накидкахъ стоятъ! А рожи-то, рожи какія! Совсмъ бандиты, указалъ Николай Ивановичъ на венгерскихъ крестьянъ въ ихъ живописныхъ костюмахъ. — Вонъ и бабы тутъ… Подолъ у платья чуть не до колнъ и сапоги мужскіе съ высокими голенищами изъ несмазанной желтой кожи… Глафира Семеновна смотрла въ окно и говорила.