В гостях у турок

Чиновникъ вспыхнулъ и принялся за осмотръ сундука, запускалъ руку на дно его, вытащилъ грязное блье, завернутое въ газеты, и началъ развертывать.

— Грязное блье это, грязное блье. Оставьте. Впрочемъ, можетъ быть тоже хотите понюхать, такъ понюхайте, отчеканила ему Глафира Семеновна.

Николай Ивановичъ только вздохнулъ и говорилъ;

— А еще братъ-славянинъ! Эхъ, братья! Русскимъ людямъ не врите! Пріхали мы къ вамъ въ гости, какъ къ соплеменнымъ роднымъ, а вы насъ за контрабандистовъ считаете!

Окончивъ осмотръ сундука, чиновникъ ткнулъ пальцемъ въ коробокъ и спросилъ:

— Тутъ что?

— да и больше ничего. Сыръ есть, ветчина, колбаса, булки, апельсины, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Молимъ показать.

— Только ду не нюхать! Только не нюхать! А то все побросаю, опять воскликнула Глафира Семеновна, открывая коробокъ. — Не хочу я и посл славянскаго носа сть.

— Чай? Кружева? снова задалъ вопросъ чиновникъ и сталъ развертывать завернутую въ бумагу и аккуратно уложенную ду.

— Ветчина тутъ, ветчина.

Чиновникъ развернулъ изъ бумаги нарзанную ломтиками ветчину и опять поднесъ къ носу. Глафира Семеновна не вытерпла, вырвала у него ветчину и швырнула ему ее черезъ голову, прибавивъ:

— Понюхали и можете сами състь!

Чиновника покоробило. Онъ засунулъ еще разъ въ коробъ руку и налпилъ на него пропускной ярлыкъ. Съ нимъ заговорилъ по сербски брюнетъ въ очкахъ и, очевидно, тоже протестовалъ и усовщевалъ бросить такой придирчивый осмотръ. Оставалось досмотрть еще сакъ-вояжъ Глафиры Семеновны. Чиновникъ махнулъ рукой и налпилъ на него ярлыкъ безъ досмотра.

— Слава теб Господи! Наконецъ-то все кончилось! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Гршной душ въ рай легче войти, чмъ черезъ вашу таможню въ Блградъ попасть! Ну, братья-славяне! — закончилъ онъ и сталъ связывать подушки.

VII

Таможенный осмотръ былъ оконченъ. Глафира. Семеновна, какъ говорится, и рвала и метала на таможеннаго чиновника.

— Носастый чертъ! Вообрази, онъ мн всю шляпку измялъ своими ручищами. Прелестную шляпку съ розами и незабудками, которую я вчера купила въ Вн у мадамъ Обермиллеръ на Роттурмштрассе, говорила она Николаю Ивановичу. — Послушай… Вдь можно, я думаю, на него нашему консулу жаловаться? Ты, Николай, пожалуйся.

— Хорошо, хорошо, душечка, но прежде всего нужно разыскать нашъ паспортъ, который взяли въ прописку.

А носатые войники схватили уже ихъ подушки и сакъ-вояжи и потащили къ выходу, спрашивая Николая Ивановича:

— Какова гостіоница, господине?

— Стойте, стойте, братушки! Прежде всего нужно паспортъ… останавливалъ онъ ихъ.

Но паспортъ уже несъ еще одинъ войникъ, потрясая имъ въ воздух и радостно восклицая:

— Овдзе (здсь) пассъ!

— Ну, слава Богу! вырвалось восклицаніе у Николая Ивановича. — Пойдемъ, Глаша.

Онъ схватилъ паспортъ и направился на подъздъ въ сопровожденіи войниковъ и бараньихъ шапокъ. Бараньи шапки переругивались съ войниками и отнимали у нихъ подушки и сакъ-вояжи, но войники не отдавали. Глафира Семеновна слдовала сзади. Одинъ изъ войниковъ, стоя на подъзд, звалъ экипажъ:

— Бре, агояти! (Эй, извощикъ) кричалъ онъ, махая руками.

Подъхала карета, дребезжа и остовомъ и колесами. На козлахъ сидла баранья шапка съ такими громадными черными усами, что Глафира Семеновна воскликнула:

— Николай Ивановичъ, посмотри, и здсь такіе-же венгерскіе цыгане! Взгляни на козлы.

— Нтъ, другъ мой, это братья-славяне.

Между тмъ, войники со словами «молимо, седите» усаживали ихъ въ карету и впихивали туда подушки и сакъ-вояжи. Большой сундукъ ихъ дв бараньи шапки поднимали на козлы. Глафира Семеновна тщательно пересчитывала свои вещи.

— Семь вещей, сказала она.

— Седамъ… (семь) подтвердилъ одинъ изъ войниковъ и протянулъ къ ней руку пригоршней.

Протянулъ руку и другой войникъ, и третій и четвертый, и дв бараньи шапки. Послышалось турецкое слово «бакшишъ», то есть «на чай».

— Боже мой, сколько рукъ! проговорилъ Николай Ивановичъ, невольно улыбаясь. — Точь въ точь у насъ на паперти въ кладбищенской церкви.

Онъ досталъ всю имвшуюся при немъ мелочь въ австрійскихъ крейцерахъ и принялся надлять, распихивая по рукамъ. Послышались благодарности и привтствія.

— Захвалюемъ (благодарю), господине! сказалъ одинъ.

— Захвалюемъ… Видтьсмо (до свиданья), проговорилъ другой.

— Съ Богомъ остайте! (прощайте).

Извощикъ съ козелъ спрашивалъ, куда хать.

— Въ гостинницу Престолонаслдника! сказалъ Николай Ивановичъ.

— Добре! Айде! крикнули войники и бараньи шапки, и карета похала по темному пустырю.

Пустырь направо, пустырь налво. Кой-гд въ потемкахъ виднлся слабый свтъ. Мостовая была убійственная изъ крупнаго булыжника, карета подпрыгивала и дребезжала гайками, стеклами, шалнерами.

— Боже мой! Да какая-же это маленькая Вна! удивлялась Глафира Семеновна, смотря въ окно кареты на прозжаемыя мста. — Давеча въ вагон брюнетъ въ очкахъ сказалъ, что Блградъ — это маленькая Вна. Вотъ ужъ на Вну-то вовсе не похоже! Даже и на нашу Тверь ихъ Блградъ не смахиваетъ.

— Погоди. Вдь мы только еще отъ станціи отъхали. А вонъ вдали электрическій свтъ виднется, такъ можетъ быть тамъ и есть маленькая Вна, указалъ Николай Ивановичъ.

И дйствительно, вдали мелькало электричество.

Начались двухъ-этажные каменные дома, но они чередовались съ пустырями. Свернули за уголъ и показался первый электрическій фонарь, освтившій дома и троттуары, но прохожихъ на улиц ни души. Дома, однако, стали попадаться всплошную, но дома какой-то казенной архитектуры и сплошь окрашенные въ блую краску.

— Гд-же Вна-то? повторила свой вопросъ Глафира Семеновна. — Вотъ ужъ и электричество, а Вны я не вижу.

— Матушка, да почемъ-же я-то знаю! раздраженно отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Въ Вн оживленныя улицы, толпы народа, а здсь никого и на улицахъ не видать.

— Можетъ быть отъ того, что ужъ поздно. Десять часовъ.,

— Въ Вн и въ 12 часовъ ночи публика движется, вереницами.

— Далась теб эта Вна! Ну, человкъ такъ сказалъ. Любитъ онъ свой городъ — ну, и хвалитъ его.