В гостях у турок

— Зачмъ квитанцію? Я оффиціальный человкъ, въ форм, ткнулъ себя въ грудь военный и прибавилъ:- Ну, добре, добре. Идите въ мытницу и подождите. Тамъ свой пасъ получите.

Передъ глазами Николая Ивановича была отворенная дверь съ надписью: «Митница».

VI

Въ блградской «митниц», то есть таможн было темно, непривтливо. Освщалась она всего двумя стнными фонарями съ стеариновыми огарками и смахивала со своими подмостками для досматриваемыхъ сундуковъ на ночлежный домъ съ нарами. По митниц бродило нсколько полицейскихъ солдатъ въ синихъ шинеляхъ и въ кэпи съ красными околышками. Солдаты были маленькіе, худенькіе, носатые, не стриженые, давно не бритые. Они оглядывали прізжихъ, щупали ихъ пледы, подушки и связки. Одинъ даже взялъ коробку со шляпкой Глафиры Семеновны и перевернулъ ее кверху дномъ.

— Тише, тише! Тутъ шляпка. Разв можно такъ опрокидывать! Вдь она сомнется! воскликнула Глафира Семеновна и сверкнула глазами.

Полицейскій солдатъ побарабанилъ пальцами по дну и поставилъ коробку, спросивъ съ улыбкой:

— Дуванъ има?

— Какой такой дуванъ! Ну, тебя къ Богу! Отходи, отстранилъ его Николай Ивановичъ.

— Дуванъ — табакъ. Онъ спрашиваетъ васъ про табакъ, пояснилъ по нмецки брюнетъ въ очкахъ, спутникъ Николая Ивановича по вагону, который былъ тутъ-же со своими сакъ-вояжами.

Вообще, прізжихъ было очень немного, не больше десяти человкъ, и митница выглядла пустынной. Вс стояли у подмостокъ, около своего багажа и ждали таможеннаго чиновника, но онъ не показывался.

Подошелъ еще солдатъ, помялъ подушку, обернутую пледомъ у Николая Ивановича и тоже, улыбнувшись, задалъ вопросъ:

— Чай есте?

— Не твое дло. Ступай, ступай прочь… Вы кто такой? Придетъ чиновникъ — все покажемъ, опять сказалъ Николай Ивановичъ, отодвигая отъ него подушку.

— Мы — войникъ, съ достоинствомъ ткнулъ себя въ грудь солдатъ.

— Ну, и отходи съ Богомъ. Мы русскіе люди, такіе-же славяне, какъ и вы, а не жиды, и контрабанды на продажу провозить не станемъ. Все, что мы веземъ, для насъ самихъ. Понялъ?

Но сербскій полицейскій «войникъ» только пучилъ глаза, очевидно, ничего не понимая.

— Не особенно-то ласково насъ здсь принимаютъ братья-славяне, обратился Николай Ивановичъ къ жен. — Я думалъ, что какъ только узнаютъ изъ паспорта, что мы русскіе, то примутъ насъ съ распростертыми объятіями, анъ нтъ, не тмъ пахнетъ. На первыхъ же порахъ за паспортъ два гульдена взяли…

— Да сунь ты имъ что нибудь въ руку. Видишь, у нихъ просящіе глаза, сказала Глафира Семеновна, изнывая около подмостокъ.

— Э, матушка! За деньги-то меня всякій полюбитъ даже и не въ сербской земл, а въ эфіопской, но здсь сербская земля. Неужели-же они забыли, что мы, русскіе, ихъ освобождали? Я и по сейчасъ въ славянскій комитетъ вношу. Однако, что-же это таможенный-то чиновникъ? Да и нашего большого сундука нтъ, который мы въ багажъ сдали.

Наконецъ черноназыя бараньи шапки въ бараньихъ курткахъ внесли въ митницу сундуки изъ багажнаго вагона.

— Вотъ нашъ сундукъ у краснаго носа! указала Глафира Семеновна и стала манить носильщика:- Красный носъ! Сюда, сюда! Николай Иванычъ! Дай ему на чай. Ты увидишь, что сейчасъ перемна въ разговорахъ будетъ.

— И далъ-бы, да сербскихъ денегъ нтъ.

— Дай австрійскія. Возьмутъ.

Сундукъ поставленъ на подмостки. Николай Ивановичъ сунулъ въ руку красному носу крону. Красный носъ взглянулъ на монету и просіялъ:

— Препоручуемъ-се, господине! Препоручуемъ-се… заговорилъ онъ, кланяясь.

Вообще монета произвела магическое дйствіе на присутствующихъ. «Войникъ», спрашивавшій о ча, подошелъ къ Николаю Ивановичу и сталъ чистить своимъ рукавомъ его пальто, слегка замаранное известкой о стну, другой войникъ началъ помогать Глафир Семеновн развязывать ремни, которыми были связаны подушки.

— Не надо, не надо… Оставьте пожалуйста, сказала она.

Войникъ отошелъ, но увидя, что у Николая Ивановича потухла папироска, тотчасъ-же досталъ спички, чиркнулъ о коробку и бросился къ нему съ зажженной спичкой.

— Давно-бы такъ, братушка, проговорилъ Николай Ивановичъ, улыбаясь, и закурилъ окурокъ папиросы, прибавивъ:- Ну, спасибо.

Но тутъ показался таможенный чиновникъ въ. статскомъ плать и въ фуражк съ зеленымъ околышемъ. Это былъ маленькій, жиденькій, тоже, какъ почти вс сербы, носатый человкъ, но держащій себя необычайно важно. Его сопровождалъ. человкъ тоже въ форменной фуражк съ зеленымъ околышкомъ, но въ овчинной куртк и съ фонаремъ. Таможенный чиновникъ, молча, подошелъ къ багажу Глафиры Семеновны, открылъ первую кардонку со шляпкой и сталъ туда смотрть, запустивъ руку подъ шляпку.

— Моя шляпка, а подъ ней мой кружевной шарфъ и вуали, сказала она. — Пожалуйста, только не мните.

Чиновникъ открылъ вторую кардонку тоже со шляпкой и спросилъ по русски:

— А зачмъ дв?

— Одна лтняя, а другая зимняя, фетровая. У меня еще есть третья. Не могу же я быть объ одной! Мы демъ изъ Петербурга въ Константинополь. Въ Петербург зима, а въ Константинопол будетъ весна. Здсь тоже ни весна, ни зима. Каждая шляпка по сезону.

— Три. Гм… глубокомысленно улыбнулся чиновникъ. — А зачмъ он куплены въ Вн? Вотъ на короб стоитъ: «Wien». Новыя шляпы.

— Да зачмъ-же ихъ изъ Россіи-то везти и къ тому-же старыя? возражала Глафира Семеновна. — Мы демъ гулять, я не привыкла отрепанная ходить.

— Гмъ… Три много.

— А вы женаты? У вашей жены меньше трехъ?

На поддержку жены выступилъ Николай Ивановичъ и опять заговорилъ:

— Мы, милостивый государь, господинъ братъ-славянинъ, русскіе, такіе-же славяне, какъ и вы, а не жиды, стало быть, хоть и съ новыми вещами демъ, но веземъ ихъ не на продажу. Да-съ… Если у насъ много хорошихъ вещей, такъ отъ того, что мы люди съ достаткомъ, а не прощалыги.

Чиновникъ ничего не отвтилъ, сдлалъ лицо еще серьезне, веллъ сопровождавшему его солдату налпить на три коробки ярлычки, удостовряющіе, что вещи досмотрны, и приступилъ къ осмотру подушекъ и пледовъ, спрашивая мрачно:

— Табакъ? Чай? Папиросы?

— Смотрите, смотрите, уклончиво отвчала Глафира Семеновна, ибо въ багаж имлись и чай, и папиросы.

Чиновникъ рылся, нашелъ жестяную бомбоньерку съ шоколадомъ, открылъ ее и понюхалъ.

— Нтъ, ужъ я васъ прошу не нюхать! вспыхнула Глафира Семеновна. — Я посл чужихъ носовъ сть не желаю. Скажите на милость, нюхать начали!