В гостях у турок

— Древность… Глубокаго древность тутъ цнится, сказалъ Нюренбергъ и началъ сообщать:- Двадцать пять метровъ высоты. Когда-то пьедесталъ этого колонна былъ обложенъ въ позолоченнаго бронза, но рыцари крестоносцы, когда взяли Константинополь, думали, что это настоящаго золота, ободрали и увезли съ собой.

— Вотъ дураки-то были! Отчего же они не потерли на камн и крпкой водкой не попробовали?

Нюренбергъ какъ-то подмигнулъ и, смясь, отвчалъ:

— Отъ того, что не евреи были. Были-бы евреи, такъ не обманулись-бы.

— Правильно. Люблю за отвтъ. Ну, что еще есть смотрть? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Да ужъ не знаю, что вамъ и показать… Стараго церковь святой Ирины…

— Опять мечеть? воскликнула Глафира Семеновна. — Нтъ, ужъ мы и такъ намечетились.

— Нтъ, въ ней теперь не мечеть, а султанскаго арсеналъ.

— Богъ съ нимъ. Мы люди не военные. Вдь это алебарды, пики, ружья разсматривать.

— Да во внутрь туда, мадамъ, и не впускаютъ. Желаете султанскаго гробницы посмотрть?

— Вези, вези Султанскія гробницы надо посмотрть, сказалъ Нюренбергу Николай Ивановичъ. — Это на кладбищ, что-ли? Турецкое кладбище любопытно посмотрть.

— Нтъ, не на кладбищ. Это особаго великолпнаго мавзолеумъ но тамъ сзади есть и стараго Кладбище. Это въ Стамбулъ, это на главнаго улиц, это не далеко.

Нюренбергъ сказалъ кучеру что-то по-турецки. Тотъ ударилъ возжами по шедшимъ шагомъ лошадямъ и он помчались.

— Николай Ивановичъ, я сть хочу, сказала мужу Глафира Семеновна.

— Да и меня позываетъ. Адмиральскій-то часъ ужъ давно прошелъ. А только осмотримъ прежде султанскія гробницы, да потомъ и въ ресторанчикъ.

— Отличнаго есть внскаго ресторанъ въ турецкаго базаръ. И на ту сторону Золотаго Рога перезжать не надо, откликнулся съ козелъ Нюренбергъ. — Самаго лучшаго европейскаго кухня и самаго лучшаго турецкаго вино.

— Дивлюсь, какъ это можетъ быть вино у такихъ людей, которымъ оно по закону запрещено! покачала головой Глафира Семеновна.

— О, мадамъ, что тутъ законъ! Если хотите знать, турки такъ-то пьютъ, что русскаго человку не уступятъ, но они пьютъ такъ, чтобы никто не видалъ.

— Стало быть и свинину и ветчину дятъ?

— Пхе… Да конечно-же… Самаго большущаго генералы дятъ, но такъ, чтобъ Шейхъ-уль-Исламъ не зналъ, отвчалъ съ козелъ Нюренбергъ. — И ветчину дятъ, и колбасу дятъ, и французскаго содержанки имютъ.

Минутъ черезъ десять экипажъ подъхалъ къ усыпальниц султановъ Абдулъ-Гамида I, Мустафы IV и ихъ женъ. Это было небольшое красивое зданіе съ куполомъ, съ большими окнами въ европейскомъ стил, но задланными толстыми ршетками. Въ зеркальныя стекла оконъ виднлось нсколько гробницъ. У оконъ останавливался проходящій народъ и смотрлъ на гробницы.

— Можно и изъ оконъ кое-что видть, но вы ужъ не пожалйте меджидіе и я васъ въ самаго мавзолей введу. За меджидіе — вы все увидите, сказалъ Нюренбергъ, соскакивая съ козелъ, и сталъ стучаться въ ршетчатую калитку, ведущую на дворъ.

LXXV

— Нтъ, довольно по мечетямъ! Эти султанскія гробницы та-же мечеть, тотъ-же турокъ, читающій на колняхъ коранъ, т-же лампадки съ деревяннымъ масломъ. Что мы мусульмане какіе правоврные, что-ли, что зарядили по мечетямъ! говорилъ Николай Ивановичъ, выходя изъ кіоска съ могилами султановъ. — И зачмъ вы насъ, полупочтеннйшій, во внутрь повели, если вс эти и султанскія, и султанскихъ женъ могилы можно отлично видть, смотря съ улицы въ окна! Даромъ только серебряный меджидіе за входъ бросили, а вдь меджидіе на наши деньги больше двухъ рублей стоитъ, упрекнулъ онъ Нюренберга.

Тотъ только развелъ руками и сказалъ:

— Вс именитаго путешественника смотрятъ.

Къ мужу подскочила Глафира Семеновна и шепнула:

— Онъ никакого меджидіе за входъ вовсе не давалъ, а сунулъ старику сторожу какую-то мелкую монету въ бакшишъ — вотъ и все. Я видла.

— А съ меня взялъ. Ну, да чортъ съ нимъ. А только ужъ достаточно по мечетямъ Магомету праздновать!

Супруги стали садиться въ экипажъ.

— Сейчасъ я васъ въ знаменитаго турецкій базаръ повезу. Тамъ есть хорошаго внскаго ресторанъ, гд и позавтракать можно, сказалъ Нюренбергъ, подсаживая ихъ.

— Какой тутъ завтракъ въ четвертомъ часу! Прямо обдать будемъ. Я сть, какъ собака хочу, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — А пить еще того больше… Чаю, чаю хочу. Съ какимъ бы наслажденіемъ я теперь далъ меджидіе, чтобы по-человчески, по-русски, настоящимъ манеромъ напиться чаю, сидя около самовара!

Экипажъ мчался по узкой улиц. Пшеходы, всадники и вьючные ослы такъ и шарахались въ сторону, чтобы дать ему дорогу. Домишки по улиц были маленькіе, турецкой постройки, съ окнами, расположенными какъ попало, не въ симметрію. Между домишками шли пустыри, обнесенные заборами, а въ заборахъ то тамъ, то сямъ были временныя състныя лавки, сколоченныя изъ досокъ съ грудами вареной фасоли, кукурузы, благо хлба, съ таганами и кипящими на нихъ на угольяхъ чайниками съ кипяткомъ для кофе. И здсь-то, въ одной изъ лавченокъ, судьба послала Николаю Ивановичу увидть русскій самоваръ. Грязный, кое-гд позеленвшій, онъ киплъ, поставленный на прилавк, точь въ точь, какъ у насъ въ Россіи во время какихъ нибудь церковныхъ ярмарокъ въ селахъ, но съ тою только разницей, что на немъ красовалась надтой та самая мдная труба, которая у насъ всегда продается при покупк самовара, но никогда не употребляется. Увидалъ его Николай Ивановичъ и радостно закричалъ:

— Глаша! Смотри! Нашъ русскій самоваръ! Вотъ сюрпризъ-то! Только заговорилъ о самовар, а онъ тутъ какъ тутъ. Эй, извозчикъ! Арабаджи! Стой! Стой!

И Николай Ивановичъ вскочилъ въ коляск и схватилъ кучера за плечи.

— Послушайте, Афанасій Ивановичъ, — сказалъ онъ проводнику:- Тутъ самоваръ, стало быть можно чаю напиться.

Тотъ веллъ кучеру остановить лошадей и отвчалъ:

— Конечно, можно, но я не знаю, хорошо-ли будетъ, если такого именитаго господинъ и съ мадамъ будутъ пить чай въ самаго мужицкаго кофейн.

— Э, что тутъ разбирать! Кто здсь насъ знаетъ Глаша! Согласна напиться здсь чаю? — обратился къ жен Николай Ивановичъ.

Та замялась.

— Неловко-то оно будетъ, неловко, — отвчала она. — Вонъ тутъ и носильщики дятъ, тутъ и погонщикъ ословъ… Ну, да все равно!

И она стала выходить изъ коляски. Вышелъ и Николай Ивановичъ.

— Эй! Кайнатъ (то-есть самоваръ)! — крикнулъ онъ выскочившему изъ-за прилавка турку въ рваной синей куртк и шароварахъ и почтительнйше приложившему руку къ феск на лбу. — Кайнатъ! Чаю намъ напиться можно? Чаю, чай… Понимаешь?

Нюренбергъ тотчасъ-же перевелъ желаніе Николая Ивановича по-турецки. Турокъ, радостно оскаливъ блые зубы, откинулъ доску прилавка и сталъ приглашать гостей войти въ лавку. Въ лавк уже сидли на полу на грязной циновк, поджавъ подъ себя ноги, чалма изъ тряпицъ, съ необычайно смуглымъ лицомъ и замасленная порыжлая, когда-то красная феска, въ сдыхъ усахъ и съ распахнутымъ воротомъ рубахи, въ которомъ виднлась темная, мускулистая, волосатая грудь. Они что-то ли изъ чашекъ прямо пальцами. Завидя гостей въ европейскихъ костюмахъ, они поднялись съ циновокъ и встали къ стн.