В гостях у турок

— Нтъ, нтъ, не пойдемъ… Мерси… Мы такъ только… Снаружи посмотримъ… сказала она.

Но Николаю Ивановичу очень хотлось войти въ подземелье и онъ бормоталъ:

— Въ Рим въ катакомбы спускались-же…

— То въ Рим — и, наконецъ, тамъ нтъ никакого подземнаго озера, отвтила жена.

— А что такое озеро? Везувій-то опасне, однакоже на него въ Неапол мы взбирались и у самаго кратера были. И въ Голубомъ грот были на Капри… Такое-же подземное озеро.

— Въ Голубомъ грот свтло, какъ днемъ. Вдь теб что надо? Теб надо Василію Семеновичу въ письм похвастать, что ты былъ на подземномъ озер — ну, и напиши ему. Никто проврять не будетъ. Велите хать дальше, Афанасій Ивановичъ, сказала Глафира Семеновна проводнику.

Лошади тронулись. За коляской побжалъ сторожъ и кричалъ: «бакшишъ». Николай Ивановичъ обернулся къ нему и показалъ кулакъ.

— Даже и изъ экипажа не вышли, а онъ — бакшишъ. Ну, народъ въ здшнемъ мст! — проговорилъ онъ.

Экипажъ выхалъ на площадь Атмейданъ.

— Ипподромъ… Вотъ тутъ былъ древняго византійскаго циркъ, разсказывалъ Нюренбергъ. А вонъ знаменитаго мечеть Ахмедіе… Сейчасъ мы къ ней подъдемъ.

— Ахъ, нтъ, нтъ! Довольно мечетей! Надоло, сказала Глафира Семеновна.

— Но это, мадамъ, знаменитаго и самаго красиваго мечеть. Здсь прежде хранилось зеленаго знамя Пророка… Вс стны изъ порцелянъ.

— Богъ съ ней… Изъ порцелана мы уже видли въ одной мечети стны.

— А тогда осмотримъ ее только снаружи. Намъ надо къ ней подъхать. Около нея находится древнйшаго въ мір египетскаго обелискъ. Вонъ онъ стоитъ, указывалъ Нюренбергъ.

Въ конц площади высилась, дйствительно, изящная, красивая мечеть, нсколько напоминающая Ая-Софію, но не испорченная постройками. Ее окружали шесть минаретовъ. Нюренбергъ разсказывалъ:

— Шесть минаретовъ. Единственнаго мечеть съ шесть минаретовъ. Ее перехвастала только одна Кааба въ Мекк, мечеть Кааба, гд есть семь минаретовъ. Вы зайдите хоть на дворъ ея! Дворъ Ахмедіе — прекраснаго Караванъ-Сарай, гд въ стариннаго годы собирались мусульманы, котораго дутъ зъ Мекку на поклоненіе гробу Пророка.

— Ну, на дворъ можно заглянуть, согласилась Глафира Семеновна и стала выходить изъ коляски, остановившейся около ограды мечети.

LXXIV

Нe прошло и пяти минутъ, какъ ужъ супруги выходили со двора мечети Ахмедіе.

— Ничего особеннаго… говорилъ проводнику Николай Ивановичъ. — А что до Караванъ-Сарая, то я себ иначе его воображалъ.

— А сколько колоннъ-то! И замтили вы, какого особеннаго колонны! расхваливалъ Нюренбергъ. — Колонны, фонтаны для омовенія мусульманскаго паломниковъ.

— Что намъ колонны-то считать! Мы не англичане. Вы, почтеннйшій, теперь, если хотите намъ что-нибудь показать, то покажите что нибудь особенное.

— Что-же такого особеннаго могу я вамъ показать?

Нюренбергъ недоумвалъ и развелъ руками.

— Покажите турецкій гаремъ и мы будемъ вамъ очень благодарны, сказалъ Николай Ивановичъ, и покосился на жену, ожидая, что она скажетъ.

— Николай! Да ты никакъ съ ума сошелъ, воскликнула супруга.

— А что такое? Почему? Ревнуешь къ женщинамъ, что-ли? Такъ вдь мы этихъ женщинъ-то будемъ съ тобой вмст смотрть.

— Турецкаго гаремъ? Нтъ, этого невозможно, отвчалъ Нюренбергъ.

— Отчего? Вы насъ хоть къ какому-нибудь плохенькому паш въ гаремъ сводите. Все-таки, мы будемъ видть, какъ турецкія женщины живутъ. За мечеть по серебряному меджидіе платятъ, чтобы ее смотрть, ну, а за гаремъ я заплачу пять меджидіе.

— Нтъ, нтъ Афанасій Иванычъ, не слушайте вы его! проговорила Глафира Семеновна. — Не пущу я его въ гаремъ.

— Да я, мадамъ, и за сто меджидіе не могу свести въ гаремъ вашего супруга.

Николай Ивановичъ фамильярно похлопалъ Нюренберга по плечу и украдкой отъ жены сказалъ:

— А ты все-таки, почтенный, насчетъ гарема-то подумай. За цной я не постою.

Они шли пшкомъ, шли мимо садовой ршетки, за которой росли высокіе кипарисы. Коляска шагомъ хала сзади.

— Куда мы идемъ? спросила Глафира Семеновна.

— А вотъ посмотрть этого обелискъ, указалъ Нюренбергъ на четырехугольную колонну, обнесенную ршеткой. — Когда-то этого площадь имла много рдкаго памятники, но разнаго землетрясенія, разнаго войны все уничтожили. Да и не любятъ турки стариннаго памятники. Теперь только три древности остались. Вотъ этого обелискъ, зминаго колонна и колонна Константина Порфирогенетось.

— Ну, ужъ къ зминой колонн вы меня не водите, брезгливо сказала Глафира Семеновна:- потому змй я ужасти какъ боюсь.

— Позвольте, мадамъ… Да вдь тамъ нтъ живыхъ змй. Этого колонна изъ бронзовыхъ змй, свившихся вмст и он даже безъ головъ.

— Нтъ, ужъ я прошу васъ даже и не говорить объ нихъ, потому что мн это противно.

— Странно, какъ можетъ быть противно бронзоваго зми! Да вотъ он… Вотъ обелискъ, а вонъ зминая колонна.

— Нтъ, нтъ, нтъ! и даже и смотрть не стану.

И Глафира Семеновна обернулась спиной къ остаткамъ зминой колонны, обнесенной ршеткой, и принялась разсматривать египетскій обелискъ, высченный изъ одного куска гранита.

— Тридцать метровъ вышины, повствовалъ Нюренбергъ. — Вотъ и гіероглифы на немъ, а гіероглифы эти говорятъ, что сдланъ онъ еще за 1600 лтъ до Рождества Христова въ Геліополисъ и привезенъ сюда черезъ Римъ.

Николай Ивановичъ звнулъ и сказалъ:

— Насъ, братъ, этимъ обелискомъ не удивишь. У насъ въ Петербург свой такой есть: на Васильевскомъ остров, на Румянцевской площади стоитъ. Ну, что есть еще интереснаго? спросилъ онъ Нюренберга.

— Колонна Константина Порфирогенетосъ.

— По нашему говорится: Порфиророднаго… Гд она?

— А вотъ чуточку подальше за Зминую колонну пройти. Пойдемте…

— Нтъ, нтъ. Мимо зминой колонны я не пойду ни за что на свт! заявила Глафира Семеновна и издала звукъ: бррр…

Подозвали коляску и похали въ ней. Когда прозжали мимо Зминой колонны, Глафріра Семеновна сидла, отвернувшись. Подъхали къ ободранной колонн, покоющейся на кирпичномъ пьедестал.

— Это-то колонна Константина? Ну, есть что смотрть! иронически воскликнулъ Николай Ивановичъ.