В гостях у турок

— Сейчасъ, сердце мое. Фу, какой ты безъ терпнія! Подойдемъ къ пристань Буюкдере и коньякъ будетъ.

Наконецъ, пароходъ ударился бортомъ въ деревянную пристань Буюкдере. Дв рюмки съ коньякомъ стояли уже на скамейк, поставленныя слугой кабакджи.

— За Европу! — воскликнулъ Николай Ивановичъ, схватилъ рюмку и опорожнилъ ее.

— Слушай! — слезливо крикнула Глафира Семеновна мужу. — Если ты не бросишь пьянствовать, сегодня-же вечеромъ я буду жаловаться на тебя нашему консулу или посланнику.

— Ого-го! Да мы за здоровье консуловъ-то и посланниковъ сейчасъ и выпили, — отвчалъ тотъ и шепнулъ армянину:- Теперь опять къ азіатскому берегу подемъ?

— Да, дюша мой, — кивнулъ Карапетъ.

— Надо почетъ Азіи повторить, а то объ одной азіатской хромать будемъ. Закажи-ка слуг еще по одной мастик… Только потише, чтобы жена не слыхала, — шепнулъ Карапету Николай Ивановичъ.

Пароходъ опять отошелъ отъ пристани. Босфоръ съуживался. Живописные виды то на европейскомъ, то на азіатскомъ берегу чередовались. Проходили мимо старыхъ укрпленій, мимо развалинъ византійскихъ построекъ, но Николай Ивановичъ мало обращалъ на нихъ вниманія. Онъ ждалъ, когда пароходъ пристанетъ къ азіатскому берегу, а посл Буюкдере, какъ на зло, слдовали дв европейскія пристани Мезаръ-Бурунъ и Ени-Махале. Николай Ивановичъ началъ сердиться.

— Но отчего ты не предупредилъ меня, что будутъ европейскія пристани, — говорилъ онъ Карапету. — Я потребовалъ бы европейской выпивеи.

— Да что-же тутъ такого, эфендимъ! Можно и около европейскаго берегъ азіятскаго водка выпить, — отвчалъ Карапетъ.

— Ты думаешь? Порядка никакого не будетъ. Системы нтъ. А впрочемъ… Валяй! Мы вотъ что сдлаемъ: Европ Азіей честь отдадимъ, а Азіи Европой…

— Врно, дюша мой. Какой ты умный, дюша мой, эфендимъ!

Карапетъ позвонилъ въ электрическій звонокъ, ведущій съ палубы въ буфетъ, и передъ самой пристанью Ени-Махале, какъ изъ земли выросъ буфетный слуга съ рюмками мастики. Николай Ивановичъ схватилъ рюмку и воскликнулъ, обратясь къ берегу:

— Привтъ Европ!

Но только что онъ усплъ выпить содержимое, какъ сзади его раздался пронзительный крикъ Глафиры Семеновны: «Охъ охъ! Умираю…» Николай Ивановичъ обернулся и увидалъ жену откинувшеюся на спинку скамейки съ склоненной на бокъ головой.

— Здравствуйте! Обморокъ! Карапеша, бги за водой, — проговорилъ онъ и подскочилъ къ жен, спрашивая:- Глашенька! Что съ тобой! Съ чего ты?..

— Прочь поди, прочь, мерзавецъ, пьяница… — шептала она.

Николай Ивановичъ откинулъ съ лица ея вуаль. Лицо было блдно и глаза были закрыты. Онъ вытащилъ изъ кармана платокъ и сталъ махать ей въ лицо. Но тутъ къ нему бросился евнухъ, заговорилъ что-то по-турецки, опустилъ руку въ широчайшій карманъ халата, вытащилъ оттуда флаконъ, открылъ его и сталъ совать въ носъ Глафир Семеновн. Прибжалъ Карапетъ съ горшкомъ воды, стоялъ около Глафиры Семеновны и спрашивалъ Николая Ивановича:

— На голова ей лить, дюша мой?

— Что ты! Что ты! Шляпку испортишь! Новая шляпка… Въ Вн куплена! — закричалъ на него тотъ. — И зачмъ ты съ такимъ большущимъ горшкомъ? Ты ей попить принеси.

Евнухъ запросто оттолкнулъ армянина отъ Глафиры Семеновны, грозно проговоривъ ему что-то по-турецки, и слъ рядомъ съ ней, держа флаконъ около ея лица.

Карапетъ не обидлся и, улыбаясь, проговорилъ:

— О, они своего дамскаго дла хорошо знаютъ! Оставь его, эфендимъ, — обратился онъ къ Николаю Ивановичу. — Этого господинъ обученъ для дамски дловъ.

И точно. Вскор Глафира Семеновна открыла глаза и, увидавъ евнуха, не отшатнулась отъ него, а тихо сказала ему:

— Мерси, мосье…

Евнухъ говорилъ что-то по-турецки, упоминалъ слово «корсетъ» и протягивалъ руки къ ея таліи.

— Корсетъ хочетъ твоей барыня растегнуть, — перевелъ Карапетъ.

— Не надо, не надо! Нтъ, не надо! — замахала руками Глафира Семеновна.

Евнухъ улыбался ей и продолжалъ говорить по-турецки. Карапетъ опять перевелъ:

— Онъ говоритъ, что ей надо идти въ сервисъ-гаремъ и полежать на диван.

Глафира Семеновна поднялась со скамейки и стала оправляться. Евнухъ показывалъ ей руками внизъ и приглашалъ идти за собой. Она ласково кивнула евнуху и опять сказала: «мерси», потомъ двинулась по направленію къ лстниц и, проходя мимо мужа, скосила на него глаза и пробормотала:

— Пьяная скотина!

— Да ужъ слышали, слышали, душечка, — кротко отвчалъ тотъ.

Она стала спускаться съ лстницы. Евнухъ слдовалъ за ней.

— Скажи на милость, какой кавалеръ выискался! проговорилъ Николай Ивановичъ, — Кто-бы могъ подумать, что жена попадетъ подъ покровительство евнуха!

— О, они эти человки всякаго даму такъ тонко знаютъ, такъ тонко, что даже удивительно, дюша мой! — отвчалъ Карапетъ и чмокнулъ свои пальцы.

— Непремнно напишу объ этомъ происшествіи Василію Кузьмичу, ршилъ Николай Ивановичъ. — Евнухъ и Глаша! Вотъ происшествіе-то!

Онъ спустился внизъ за евнухомъ и вскор вернулся вмст съ нимъ на верхнюю палубу.

— Отправили въ гаремное отдленіе. Она тамъ вылежится, — сообщилъ онъ Карапету, схватилъ евнуха за об руки и сталъ его благодарить:- Мерси, мосье Ага, мерси… Шакюръ…

Евнухъ улыбался и учащенно кивалъ головой, какъ китайская кукла.

— Выпить ему съ нами предложить нельзя-ли? — спросилъ Николай Ивановичъ Карапета и прибавилъ:- Переведи ему по-турецки. Скажи, что за Азію пьемъ.

Карапетъ перевелъ и отвтилъ:

— Благодаритъ. Не хочетъ.

Евнухъ кланялся и прикладывалъ ладонь руки къ чалм и къ сердцу.

— Вздоръ! Выпьетъ, ршилъ Николай Ивановичъ и сказалъ Карапету:- Заказывай три рюмки коньяку. Теперь Азію Европа будетъ чествовать. Ни разу съ евнухомъ не пилъ, а тутъ такой хорошій случай…

Карапетъ нажалъ кнопку и далъ звонокъ въ буфетъ.

XCV

Явившемуся слуг были заказаны опять три рюмки коньяку. Тотъ скалилъ зубы и улыбался.

— Закажи, дюша мой, для евнухъ лучше лимоннаго вода съ вареньемъ. Онъ лимоннаго вода будетъ лучше пить, — посовтовалъ Карапетъ Николаю Ивановичу.

— Лимонадъ? Отлично. Тогда и мы на лимонадъ съ коньякомъ перейдемъ, — отвчалъ тотъ. — Заказывай, заказывай… Да пусть ужъ кабакджи-то твой полъ бутылки коньяку принесетъ. Такъ выгодне будетъ, оптомъ всегда дешевле. А супруга — тю-тю… Въ гаремъ спроважена. Опасаться теперь некого… — махнулъ онъ рукой и улыбнулся пьяной улыбкой, фыркнувъ носомъ.

Подъзжали къ Канледже, послдней пароходной пристани на азіатскомъ берегу Босфора. Вдали синлъ темнымъ пятномъ выходъ въ Черное море. Около прохода высились на утесахъ внушительныя турецкія укрпленія. Карапетъ тотчасъ-же указалъ и на проходъ, и на укрпленія Николаю Ивановичу.

— Видишь, дюша мой? Это вашего руски Чернаго море.

— Вижу, вижу! Матушка, Русь православная! восторгалъ тотъ. — Вотъ надо-бы передъ Чернымъ-то моремъ русской водочки выпить, да вдь здсь ее на пароход достать нельзя…