В гостях у турок

Только что онъ усплъ прожевать корку лимона, какъ уже появилась Глафира Семеновна.

— Была и видла, — сообщила она мужу о женской кают. — Ничего особеннаго въ этихъ турчанкахъ. Намазаны такъ, что съ лица чуть не сыплется. И вс что нибудь жуютъ: или фисташки, или карамель. А гд-же нашъ армяшка? — спросила она.

— Здсь, здсь, мадамъ, барыня сударыня, — откликнулся сзади ея Карапетъ. — Сейчасъ Скутари. Пойдемъ на палубу. Сейчасъ намъ выходить, дюша мой.

Пароходъ убавлялъ ходъ.

LXXXVIII

Въ Скутари сошла добрая половина пассажировъ парохода. Съ супругами Ивановыми много вышло турецкихъ женщинъ съ ребятишками. Нкоторыя несли грудныхъ ребятъ. Дв женщины свели съ парохода подъ руки третью женщину, очевидно, больную, тоже закутанную. Выйдя на берегъ, она тотчасъ-же сла отдыхать да какой-то ящикъ съ товаромъ.

— Эти вс турецкій бабы къ святымъ дервиши пріхали, указалъ Карапетъ на женщинъ. — Он пріхали съ больнаго дти, чтобы дервиши вылечили ихъ черезъ свой святость. Вотъ и эта самая больнаго женщина сюда затмъ-же привезли. Мы сейчасъ будемъ видть, мадамъ, какъ дервиши будутъ лечить ихъ.

— Но вдь мы пріхали для кладбища, чтобъ кладбище посмотрть, замтила Глафира Семеновна.

— Гд кладбище — тамъ и дервиши будутъ. Они начнутъ служить сначала своя мусульманскаго обдня, а потомъ лечить будутъ.

Глафира Семеновна взглянула въ, лицо говорившаго армянина. Лицо его было малиновое отъ выпитаго сейчасъ вина.

— Что это у васъ лицо-то? — не утерпла она, чтобы не спросить. — Красное, какъ у варенаго рака.

— А это, мадамъ, барыня-сударыня, отъ втеръ на пароход.

— Вздоръ. Втру на пароход не было. А вы, должно быть, изрядно выпили, пока я ходила дамскую каюту смотрть. Да… Отъ васъ и пахнетъ виномъ.

— Отъ меня всегда пахнетъ виномъ, мадамъ… Карапетъ такой ужъ человкъ, дюша мой.

— Николай Иванычъ! Поди-ка сюда… Покажись мн… Никакъ и ты тоже?.. — крикнула Глафира Семеновна мужу.

Тотъ шелъ впереди, обернулся къ ней и крикнулъ:

— Знаешь, Глаша, мы ужъ въ Азіи теперь! Попираемъ азіатскую землю. Вотъ сподобились мы съ тобой и въ Азіи побывать…

— А я не про Азію, а про выпивку. Ты пилъ на пароход съ Карапетомъ Аветычемъ?..

Николай Ивановичъ взглянулъ на армянина и отвчалъ:

— Боже избави! Зачмъ-же я пить буду? Вотъ разв здсь въ Азіи дозволишь потомъ за завтракомъ рюмочку — другую выпить, потому быть въ Азіи и не выпить азіатскаго какъ будто…

— Пилъ… Я по лицу вижу, что пилъ, перебила, его жена, — Вонъ ужъ лвый глазъ у тебя перекосило и языкъ началъ заплетаться.

— Увряю тебя, душечка… Съ какой-же стати? запирался Николай Ивановичъ. — но давай наблюдать Азію. Богъ знаетъ, придется-ли еще когда нибудь въ жизни побывать въ ней. — Карапетъ, отчего это на здшнихъ домахъ трубъ нтъ? проговорилъ онъ, указывая выкрашенные въ красную, голубую и желтую краску маленькіе домики съ плоскими крышами, ютящіеся одинъ надъ другимъ террасами.

— Оттого, дюша мой, что здсь никогда печка не топятъ, — отвчалъ армянинъ. — Да и нтъ здсь печки.

— Ахъ, вы безобразники, безобразники! — вздыхала Глафира Семеновна, не слушая разговора мужа и Карапета. — Успли напиться.

— То-есть какъ это печки не топятъ? — продолжалъ Николай Ивановичъ. — А какъ-же для обда-то варятъ и жарятъ?

— О, дюша мой, для кухня есть печка, а изъ печка эта выходитъ маленьки желзнаго труба черезъ стна. — Но турецкаго люди здсь такаго публика, что они любятъ варить и жарить всякаго кушанье на двор. Сдлаетъ огонь на двор и жаритъ, и варитъ.

— Глаша! Слышишь? Вотъ хозяйство-то! окликнулъ Глафиру Семеновну мужъ.

Но та угрюмо поднималась по заваленному тюками, мшками и ящиками нагорному берегу и ничего не отвчала, разстроенная, что мужъ ухитрился надуть ее и выпить на пароход.

Нсколько арабаджи въ приличныхъ фаэтонахъ, запряженыхъ парой лошадей, предлагали супругамъ свои услуги, босоногіе мальчишки въ линючихъ фескахъ навязывали верховыхъ ословъ, чтобъ подняться на гору, но Карапетъ сказалъ:

— Пшкомъ, пшкомъ, дюша мой, эфендимъ, пшкомъ, барыня-сударыня, пойдемъ. На своя нога пойдемъ, а то ничего хорошаго не увидимъ.

Дорога была преплохая, мощеная крупнымъ камнемъ, безъ тротуаровъ. Минуты черезъ три между домами среди двухъ-трехъ кипарисовъ стали попадаться покосившіеся старые мусульманскіе памятники.

Карапетъ указалъ на нихъ и пояснилъ:

— Вотъ гд стараго кладбище начиналось, а теперь выстроили на немъ домы, а новаго кладбище пошло выше на гора.

Женщины съ ребятишками сначала поднимались въ гору въ общей толп, но потомъ начали свертывать въ переулки. Свернулъ и Карапетъ съ своими постояльцами въ одинъ изъ переулковъ, сказавъ:

— Сейчасъ мы увидимъ дервиши.

И точно. Въ конц переулка открылась полянка. Тамъ и сямъ мелькали надгробные памятники, нсколько кипарисовъ простирали свои втви къ небу, а подъ ними усаживались пріхавшія на пароход женщины съ ребятами. Тутъ-же была и больная женщина, которую привезли въ экипаж. Посредин полянки былъ деревянный помостъ, а на помост группировались молодые и старые турки въ усахъ и бородахъ и съ четками на кистяхъ рукъ. Они-то и были дервиши, какъ сообщилъ Карапетъ, и принадлежали къ согласію такъ называемыхъ «Ревущихъ Дервишей». Особыми костюмами дервиши не отличались отъ обыкновенныхъ азіатскихъ турокъ, — куртки, шаровары, поясъ, но вмсто фесокъ имли на головахъ полотняныя шапочки. Одинъ изъ нихъ, старикъ, впрочемъ, былъ въ большой блой чалм и отличался длинной сдой бородой.

— Это шейхъ отъ дервиши, — указалъ Карапетъ на старика въ чалм, когда супруги расположились около помоста. — Шейхъ отъ Руфаи. Эти дервиши — Руфаи.

— А насъ они не тронутъ? — съ опасеніемъ спросила Карапета Глафира Семеновна. — Не начнутъ гнать, видя, что мы не мусульмане?

— Зачмъ они будутъ насъ гнать, дюша мой, мадамъ? Мы имъ пять-шесть піастры дадимъ, а они деньги оной какъ любятъ,

Публика стала окружать помостъ. Виднлось и нсколько мужчинъ въ европейскихъ костюмахъ, въ фескахъ и безъ фесокъ. Можно было насчитать дв-три шляпы котелкомъ. Рядомъ съ супругами Ивановыми остановились дв англичанки, одтыя но послдней мод. Он безъ умолку болтали по-англійски съ бакенбардистомъ въ цилиндр и клтчатомъ пальто съ перелиной. Николай Ивановичъ взглянулъ ему пристально въ лицо и увидалъ, что это былъ тотъ самый англичанинъ, съ которымъ они пріхали въ Константинополь въ одномъ вагон. Они обмнялись поклонами. Англичанинъ что-то спросилъ его на ломаномъ французскомъ язык. Николай Ивановичъ ничего не понялъ, но отвчалъ: «вуй, мосье».

— А разв у этихъ дервишей нтъ монастыря?.. задала вопросъ Карапету Глафира Семеновна. — Вдь дервиши — это мусульманскіе монахи.

— Есть, мадамъ… хорошаго монастырь есть. Вонъ подальше входъ въ этого монастырь, но они вышли изъ свой монастырь для публики, чтобъ поскорй своя обдня сдлать, — далъ отвтъ Карапетъ.

Два дервиша внесли на помостъ по вороху овчинъ и разостлали ихъ полукругомъ, шерстью вверхъ, а посредин — коверъ. На коверъ тотчасъ же всталъ шейхъ, а на овчинахъ размстились дервиши.