В гостях у турок

— Пфу-у-у! — отдулся Карапетъ и махнулъ рукой.

Глафира Семеновна слушала и уже не бранилась больше, а пропускала все мимо ушей.

Пароходъ, принявъ новыхъ пассажировъ, отходилъ отъ пристани.

XCIII

Къ пристани на пароходъ вошелъ евнухъ. Это былъ старикъ съ желтымъ, какъ лимонъ, пергаментнымъ, безбородымъ лицомъ, въ чалм, въ халат, въ свжихъ темно-желтыхъ перчаткахъ, съ четками на рук и съ зонтикомъ. Онъ поднялся на верхнюю палубу и слъ недалеко отъ Глафиры Семеновны. Отъ него такъ и несло духами.

— Хорошаго кавалеръ… — отрекомендовалъ Карапетъ Глафир Семеновн.

Та ничего не отвчала и отвернулась.

— Евнухъ… — продолжалъ Карапетъ, обращаясь къ Николаю Ивановичу.

— А съ этимъ поговорить можно? спросилъ тотъ, улыбаясь. — Не воспрещается?

— Сколько хочешь, дюша мой.

— Вдь это изъ гарема?

— Съ гаремъ, съ гаремъ, дюша мой, эфендимъ. Лошадей они любятъ. Большаго у нихъ удовольствіе къ лошадямъ. И вотъ, когда у насъ бываетъ гулянье на Сладкаго Вода… Рчка тутъ такого за Константинополь есть и называется Сладкаго Вода… Такъ вотъ тамъ вс евнухи на хорошаго лошадяхъ гулять прізжаютъ.

— Хорошо-бы поразспросить его про гаремъ и про разныхъ штучекъ, — шепнулъ Николай Ивановичъ Карапету, улыбаясь.

— Не будетъ говорить, дюша мой. О, они важнаго птица!

— Евнухи-то?

— А ты думалъ какъ, дюша мой? Они большаго жалованья теперь получаютъ и даже такъ, что съ каждаго годъ все больше и больше.

— Отчего? За что-же такой почетъ?

— Оттого, что съ каждаго годъ ихъ все меньше и меньше въ Турція. Больше чмъ полковникъ жалованье получаетъ!

Евнухъ, очевидно, проходя на верхнюю палубу, заказалъ себ кофе, потому, что лишь только онъ услся, какъ слуга въ феск и полосатомъ передник притащилъ ему чашку чернаго кофе на поднос и поставилъ передъ нимъ на складной стулъ.

— Ахъ, такъ и сюда на палубу можно требовать угощеніе? — спросилъ Николай Ивановичъ.

— Сколько хочешь, дюша мой, — отвчалъ Карапетъ.

— И коньячишки гршнаго подадутъ?

— Сколько хочешь, эфендимъ.

— А ты не хочешь-ли выпить со мной?

— Скольки хочешь, дюша мой, эфендимъ! Карапетъ всегда хочетъ, тихо — засмялся армянинъ, кивнулъ на Глафиру Семеновну и прибавилъ:- Но вотъ твоя сударыня-барыня…

— Что мн сударыня-барыня! — громко сказалъ Николай Ивановичъ. — Надола ужъ мн вся эта музыка. дешь путешествовать и никакого теб удовольствія. Да на мор и нельзя безъ выпивки, а то сейчасъ морская болзнь… — Глафира Семеновна, матушка, мн не по себ что-то чувствуется. Вдь все-таки море… обратился онъ къ жен.

— Меньше-бы винища трескалъ, отрзала та.

— А я такъ думаю наоборотъ. Оттого мн и не по себ, что вотъ мы по морю демъ, а я даже одной рюмки коньяку не выпилъ. Въ мор вс пьютъ. А то долго-ли до грха? Я ужъ чувствую…

— Не смй! — возвысила голосъ супруга.

— Нтъ, другъ мой, мн мое здоровье дороже. Наконецъ, я долженъ тебя охранять, а какъ я это сдлаю, если захвораю?

— Николай Иванычъ!

— Да ужъ кричи, не кричи, а выпить надо. Я даже теперь отъ тебя и таиться не буду. Карапеша! Скомандуй-ка, чтобы намъ пару коньячишекъ сюда…

— Николай Ивановичъ, ты своимъ упорствомъ можешь сдлать то, что потомъ и не поправишь!

— Угрозы? О, матушка, слышалъ я это и ужъ мн надоло! Понимаешь ты: я для здоровья, для здоровья, — подскочилъ къ Глафир Семеновн супругъ.

Карапетъ видлъ надвигающуюся грозу и колебался идти въ буфетъ.

— Такъ ты хочешь коньяку, дюша мой? — спросилъ онъ.

— Постой! Мы къ какому берегу теперь подъзжаемъ: съ азіатскому или европейскому?

— Къ азіятски берегъ, дюша мой, къ азіятскій… Пристань Бейкосъ.

— Ну, такъ коньякъ оставь. У азіатскаго берега надо выпить азіатскаго. Какъ эта-то турецкая-то выпивка называется? Ахъ, да — мастика. Валяй мастики два сосудика.

Армянинъ побжалъ въ буфетъ. Глафира Семеновна молчала. Она вынула изъ кармана носовой платокъ и подсунула его подъ вуаль. Очевидно, она плакала.

— Душечка, не стсняй ты моей свободы. Дай мн полечиться, — обратился къ ней мужъ. — Вдь я тебя не стсняю, ни въ чемъ не стсняю. Вонъ турки сидятъ… Поговори съ ними и развлекись… Да вонъ и этотъ лимонный въ чалм… - кивнулъ онъ на евнуха. — Можетъ быть, онъ говоритъ по-французски… Поговори съ нимъ: поразспроси его о турецкихъ дамахъ… о ихъ жизни… Это такъ интересно.

— Мерзавецъ! — воскликнула Глафира Семеновна слезливымъ голосомъ.

Появились Карапетъ и буфетный слуга. Слуга несъ на поднос дв стопочки изъ толстаго стекла, на половину наполненныя хрустальнымъ ликеромъ. Тутъ-же стояла тарелочка съ маринованной морковью и петрушкой. Подъзжали къ пристани Бейкосъ.

— За Азію! За здоровье Азіи! — возгласилъ Николай Ивановичъ, взявъ рюмку съ подноса, чокнулся съ Карапетомъ, выпилъ и принялся закусывать морковью, беря ее съ блюдечка пальцами, такъ какъ вилки не полагалось.

А пароходъ, высадивъ въ Бейкос пассажировъ и взявъ новыхъ, отчалилъ ужъ отъ пристани, и направился наискосокъ къ европейскому берегу.

— Въ Европу теперь демъ? — спросилъ Николай Ивановичъ Карапета, уничтожающаго куски маринованной петрушки съ тарелки.

— Въ Европу, дюша мой, — кивнулъ тотъ.

— Такъ вели этому виночерпію чего нибудь европейскаго принести по рюмк. Нельзя-же, въ самомъ дл, Европу обидть! Европа наша, родная. А то за Азію пили, а…

— О, дюша мой, эфендимъ, какого ты политическаго человкъ! — перебилъ Николая Ивановича Карапетъ. — Коньяку велть?

— Да конечно-же, коньяку!

Армянинъ заговорилъ что-то по-турецки, приказывая слуг. Слуга приложилъ ладонь одной свободной руки съ феск, къ сердцу и скрылся съ палубы.

— Къ какой пристани теперь подъзжаемъ? — спросилъ Николай Ивановичъ армянина.

— О, самаго знаменитаго пристань, знаменитаго мста! Буюкдере. Тутъ все посланники живутъ и аристократы отъ дипломатическій корпусъ. Здсь ихъ дачи и лтомъ они вс тутъ живутъ, — отвчалъ армянинъ.

— Съ особеннымъ удовольствіемъ выпью передъ такимъ мстомъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ.

XCIV

— Вотъ дворцы отъ посланники… Разъ, два, три, четыре… Смотри на моя рука… — указывалъ Карапетъ Николаю Ивановичу на высокій европейскій берегъ. — Это мсто, гд дворцы отъ посланники, называется Терапія, дюша мой… Самый здоровы мсто и за того тутъ нмецки, французски, англійски и тальянски посланниковъ живутъ. Видишь, дюша мой, эфендимъ, какого красиваго мсто!

— Вижу… — равнодушно отвчалъ Николай Ивановичъ и спросилъ:- Но что-же коньяку-то? Куда это виночерпій провалился?