В конце строки

В тот день она не приехала, и я испытала облегчение, смешанное с виной. Я любила маму, очень любила, но когда ей было невмоготу терпеть, когда беспокойство побеждало и вынуждало ее заключать меня в удушающие объятья с целью защитить, я думала лишь о том, как бы сбежать.

Я устала постоянно убегать.

В течение часа я играла с Лео на стенах для начинающих. До тех пор, пока руки не заболели от того, что приходилось постоянно его держать и дергать за веревки. Потом эстафету принял отец, и я села наблюдать.

Спустя некоторое время подошла поздороваться София. В моей семье ее очень любили. Раньше, когда я просила разрешения пойти на вечеринку или отправиться в путешествие, родители всегда спрашивали про нее. Если София тоже ехала, то мне разрешали поехать с ней. Если нет, то им нужно было подумать. Иногда возникало ощущение, что после того, как мне исполнилось шестнадцать, они сложили на ее плечи невидимый груз. Мне казалось, что они переложили на нее заботу обо мне, когда их не было рядом. Мне было немного обидно за Софию, но, признаюсь, я понимала ход их мыслей.

С первой встречи было понятно, что она человек, на которого можно положиться. София всегда рядом, чтобы протянуть тебе руку помощи, если ты в этом нуждался. Несмотря на то что она попадала в происшествия, подобные той истории с тележкой, гораздо чаще, чем стоило бы, ты знал, что, если речь шла о друге, ради него она могла пойти на все, такой преданной она была.

Лео остался сидеть внизу с ней, пока мы с отцом поднимались по одной из трасс средней сложности, сначала по зеленым зацепам, потом по красным. Мы были в зоне с верхней страховкой, где веревки уже были прицеплены к трассам.

Я сделала несколько шагов, боясь, что не смогу продвинуться дальше, что дойду до мертвой точки и повисну у стены, как это уже бывало в последнее время. Но, на мое удивление, я смогла залезть и спуститься без всяких проблем.

Уровень был гораздо ниже моего, но я шла медленнее, чем обычно. Кажется, отец этого не заметил, однако не думаю, что он был особо внимателен. Я же это заметила, но ничего не сказала.

И снова я порадовалась про себя, что мамы с нами не было. Ей не нравилось скалолазание. Она много раз ходила вместе с нами в походы на скалы, но никогда не лазала сама. И, несмотря на это, если бы она была здесь, она бы заметила. Заметила, что я двигалась медленнее обычного, и спросила бы меня.

И я бы была вынуждена солгать: «Все в порядке. Ничего странного не чувствую. Все как всегда».

Мы уже решили сдаться и уйти, как Лео стал настаивать, что, как и мы, хочет залезть на такую же высокую стену.

После напряженных переговоров он попытал удачу на трассе с синими зацепами (немного сложнее, чем с белыми, но не настолько сложная, как с зелеными), которую отец посчитал для него подходящей.

А тем временем я, измотанная, села подождать рядом с Софией.

– Посмотри на него, он кажется таким маленьким на этой стене, – прошептала она.

– Совсем крошечным.

– Иногда я забываю, что у тебя есть младший брат. Хотела сказать, я помню, что Лео существует, но просто как данность. А потом я вижу этот маленький ремешок, эти ручки и начинаю осознавать, что он…

– Малыш.

– Совсем малыш. Ему ведь три?

Я кивнула:

– Ты же знаешь, почему он настолько младше. Он родился аккурат после того, как мне исполнилось шестнадцать.

Как только я это сказала, София толкнула меня локтем, пытаясь остановить, потому что знала, как я продолжу мысль.

– Они родили его, когда поняли, что их дочь с дефектом.

– Господи, Элена… – пробормотала она, но было видно, что ей это казалось забавным.

Когда я впервые выдала нечто подобное, София выпучила глаза так сильно, что я думала, они у нее выпадут. Она вскинула брови, не зная, как реагировать, поэтому просто велела мне заткнуться. А потом София рассмеялась, потому что таким человеком она была.

И хотя я, чтобы ее шокировать, шутила на эту тему каждый раз, когда представлялась возможность, на самом деле я в это не верила. Мама уже была беременна, когда у моей тети выявили болезнь Хантингтона [2] и когда после этого вся наша семья со стороны отца сдала анализы.

2

Хроническое нейродегенеративное заболевание головного мозга.

Я оказалась единственной, у кого обнаружили этот ген.

Счастье, что его не было ни у кого больше, и полный отстой, что именно я оказалась его носителем.

Я хотела было сказать что-то еще, но мой отец спустил Лео с трассы и они направлялись к нам, так что я сдержалась.

Мы договорились встретиться на выходе со скалодрома. Когда мы с Софией появились, отец с Лео уже ждали нас там. Мы обнялись.

– Приедешь в выходные на обед? София, ты тоже приглашена.

Я кивнула. София тоже.

– Спасибо за приглашение.

Я сделала отвлекающий маневр, чтобы попрощаться и уйти, но заметила, что мой отец колеблется. Мой брат отошел, потому что заметил что-то на одной из клумб, расположенных около входа.

– Может, в воскресенье мы еще сможем поговорить о твоих планах на этот год.

– Я уже знаю, чем буду заниматься. Я уже два месяца работаю в «Чайном дворце».

На его лице появилось выражение, которое возникало всякий раз, когда что-то было выше его понимания. У него было такое же лицо, когда он не понимал домашнее задание, с которым я просила его помочь, когда смотрел фильмы, сюжет которых не казался ему убедительным, или когда смотрел на трассы, с подъемом на которые он не мог разобраться.

Когда я пришла в себя, то заметила, что София со сдержанностью, достойной восхищения, оставила нас наедине.

– Возможно, мы сможем поговорить о том, что ты будешь делать после работы в «Чайном дворце». Не хочу тебя обидеть, дочка, но не думаю, что ты будешь продавать чай до самой старости.

– А вот сейчас ты меня обидел, – ответила я.

Отец вздохнул:

– Мы с мамой хотим знать, чем ты будешь заниматься. Может, мы сможем найти другой университет, посмотреть, какие варианты есть в других провинциях, или…

– Нет, – перебила я, – ничего не нужно. Мы уже об этом говорили. Ссорились из-за этого, и не раз. Я сама решаю, что делать со своей жизнью.

Мой отец почесал двухдневную щетину.

– Да, сама, – согласился он. И на его лице я увидела гораздо больше боли, чем должна была, больше угрызений совести и страха.

В некотором смысле, в отличие от своих сверстников, я не могла оступиться, у меня было гораздо меньше прав на ошибку.

Возможно, меньше, чем мы все ожидали.

– Ты, конечно, можешь продолжать там работать, если тебе и правда этого хочется, но еще ты можешь подумать о том, чтобы вернуться домой. Тебе больше не нужно жить рядом с кампусом.