В ответе за всё

Вовка усмехнулся и последовал совету.

Трамвая он не дождался и пошел пешком. В городе чувствовалась скрытая напряженность. Люди передвигались быстрым шагом, в глазах стояла тревога, даже дети были хмурые и суровые. Только в сквере на лавочке, самозабвенно целовалась влюбленная парочка, игнорирую любые потрясения.

Вовка зашел в магазин около дома и взял пару пакетов дешевых пельменей. На кассе громко перешептывались две продавщицы:

— ...Мертвые. Мне брат звонил, говорит, точно мертвые, как фильме про зомби. Смяли кордон, кто там был, в клочки разорвали. И лица у всех счастливые, как будто на демонстрации.

Увидев Вовку, они замолчали, многозначительно переглядываясь.

Добравшись домой, он поставил на плиту кастрюлю и, пока грелась вода, залез в сеть. Роликов была уже целая куча. Люди на них действительно походили на ходячих мертвецов с довольными лицами. Они отгоняли полицию, строили баррикады, смеялись, тыкая пальцами в стреляющих стражей закона. А затем он нашел еще одно видео, прямо с Восточного кладбища. Бледный, словно намазанный мелом, человек буравил глазами камеру и говорил сухим надтреснутым голосом:

“Братья и сёстры. Мы, живые и мёртвые, во славу нашего предводителя Аз-Гахш-Тотхта. Отныне и навсегда начинаем поход по установлению новой справедливости на земле. Не будет больше ни богатых, ни бедных. Каждому мы дадим то, что ему требуется. Мы хотим установить равенство, для всех и каждого. Присоединяйтесь к нашей борьбе. Мы примем всех, кто решится встать в наши ряды...”

Он говорил что-то еще, а Вовка, как зачарованный, просматривал видео по кругу. Да! Вот оно! То, что он ждал все эти годы. Справедливость!

Вовка выключил плиту, так и не сварив пельмени. Сложил в сумку самое необходимое, запер квартиру и пошел к Восточному кладбищу. Чем ближе он подходил, тем громче звучали автоматные очереди и глухие взрывы. Полиции уже не было — оборону от наступающих держали сменившие их военные. Улицы были перегорожены бронетранспортерами. Мимо нырнувшего в тень Вовки прогрохотал траками одинокий танк.

Пройти к кладбищу не было никакой возможности. Вовка вспомнил план района и нырнул в подворотню. Поплутал между домами, нашел тридцать вторую школу, пробежал через футбольное поле и перелез через высокий забор. Еще пару поворотов по темным проулкам, и перед ним встала резная ограда кладбища.

Его грубо схватили, заломили руки, не говоря ни слова, потащили куда-то.

— Я свой! Я к вам пришел!

Никто не обратил внимания на его вопли. Грубо волокли, как мешок с картошкой, к самому центру темного кладбища. Туда, где горел яркий костер, и черная фигура в балахоне стучала в маленький барабанчик.

— Я свой! — в который раз заорал Вовка.

Фигура обернулась. Под капюшоном горели зеленым болотным огнем громадные глазницы.

Страшный незнакомец подошел к Вовке, бессильно висящему на невидимых руках.

— Не кричи. Справедливый господин Аз-Гахш-Тотхт приветствует тебя. Еще один шаг, и ты вольешься в ряды его слуг.

В руках темного мелькнуло черное лезвие обсидианового ножа. Удара между ребрами Вовка почти не почувствовал.

Очнулся он в предрассветной мгле. Не было ни боли, ни усталости, ни единого чувства. Вокруг копошились другие тела, силящиеся подняться.

— Аргх! — раздался грубый голос и щелкнул бич, — Подъем, мясо. Господин требует еще одну атаку.

Поднятые мертвецы строились, двигаясь, как сонные молчаливые рыбы. Вовка медленно крутил головой: рядом стояли совершенно незнакомые люди. Мужчина в дорогом костюме, парень в майке и джинсах, ярко накрашенная девица, старая бабка, не выпускающая из рук сумку на колесиках.

Снова щелкнул бич, молотом ударив Вовку в затылок.

— В строй, плесень!

Вовка глухо захрипел горлом и встал в крайний ряд. Замечание господина надзирателя было справедливо. Его охватило чувство спокойствия и удовлетворения. Сейчас, сейчас они пойдут в атаку, круша глупых людей. Чтобы принести этим несчастным настоящую справедливость, о которой он мечтал столько лет.

Сумерки человека

Губы смерти нежны, и бело

Молодое лицо ее. Николай Гумилёв, Поэма начала

Ты ненавидишь этот потолок из пластиковых панелей: всегда одинаковый, белоснежно-белый, без единого изъяна.

Господи, почему нельзя просто побелить его? Небрежно, наспех, чтобы штукатурка потрескалась и пошла пузырями, обросла трещинами, черными, как ночь. Тогда ты смог бы смотреть на него, как на карту воображаемого мира: вот большая река, течет через страну, чье название звучит как имя редкого цветка; в верховьях старатели в ковбойских шляпах моют золото; в низовьях, там, где река становится такой широкой, что не видно другого берега, живет седой старик.

Кажется, он похож на тебя самого, только не прикован к постели, и у него нет белого потолка над головой. И каждое утро, опираясь мозолистыми руками о колени, старик встает с ложа, застеленного тростником, завтракает вяленой рыбой, сдирая полупрозрачное мясо с костей желтыми крепкими зубами. Потом он выходит на лодке за рыбой, а вечером на причале его ждет внучка в развевающемся платье цвета закатного солнца.

Но увы, потолок девственно чист, нет на нем места для стран, рек и людей.

И внутри тебя тоже нет.

Ты можешь только пялиться в белый пластик и иногда, когда шея болит не так сильно, поворачивать голову и смотреть на пляшущие цветные пятна в телевизоре. Звук ты не включаешь давно — всё равно ничего не можешь понять в гомоне, полном непонятных словечек. Тишина намного лучше, в ней иногда чудится, как тебя зовёт кто-то из прошлой жизни. И тогда ты вспоминаешь: лица, голоса, завитки волос, выбившиеся из прически Тани, маленького желтого цыпленка на подушке Стасика, красный мяч, скачущий по песку и падающий в воду.

Тихо, Стасик мой, не плачь, не утонет в речке мяч.

В груди загорается пожар. Ты хорошо знаешь его и встречаешь как старого друга. Врут ведь, что сердце слева, оно в самом центре, и приступ расходится из него волной огня, как круги по воде.

Твоя рука, обвитая набрякшими венами вперемежку с темными пятнами, тянется к красной кнопке. Милая, милая сестра в спасительном белом халате, тебе опять пора бежать на помощь. Рука ползет мучительно неторопливо, словно один за другим рвет слои невидимой пленки.