В ожидании счастья

— Нет, мама. Я ничего не знаю. Мне вообще никто ничего не говорит. Как у него дела? Его когда-нибудь еще на побывку отпустят? Уже два года, как я его не видела. Вообще даже забываешь иногда, что второй брат есть!

— Не знаю, про побывку в письме ничего не говорится. Что ж я могу тебе сказать? А что твоя новая служба?

— В порядке.

— Работается как?

— Нормально.

— Я рада. Кстати, порадуй-ка меня еще: ты там познакомилась с кем-нибудь?

Я ждала этого вопроса.

— Нет.

— А бываешь где-нибудь?

— Да.

— Что ж ты ни с кем не познакомишься? Ведь целый месяц уже прошел.

— Не все так просто, мам.

— Тоже мне, большое дело — с мужчиной познакомиться.

— Ладно, я стараюсь. Раз ты заговорила о мужчинах, зачем Кеннету дала мой телефон?

— Он попросил. Что же мне было притворяться, что я не знаю номера телефона родной дочери?

— И что ты ему обо мне наговорила?

— Что ты живешь в Финиксе.

— А еще?

— Что ты еще не нашла свою половину.

— Так я и знала.

— Да он сам возьми да и спроси: „Она замужем?" А что такое, он приезжает, что ли?

— А ты не знаешь?

— Через месяц, сказал, двадцать шестого приедет. Или ты не рада? Он же тебе, кажется, по душе был?

— Это тебе он был по душе, мам.

— Что правда, то правда. Если мне память не изменяет, с тех пор, как вы расстались, много воды утекло. Он был то, что тебе надо. А у тебя гулял ветер в голове и никакого терпения. Да ты и сейчас такая же. Он к тебе с умом относился, а тебе все плохо.

— Мам, у него есть жена.

— И, видно, хорошо ему с ней живется, если он из кожи вон лез, чтобы у меня твой номер узнать?

— Просто разыскивал старого друга, никакого другого смысла я тут не вижу.

— Ага, знаю я таких „старых друзей". Когда переспишь, это уже не дружба.

— Мама, какой год сейчас?

— Я знаю, какой год. Есть вещи, которые не меняются с годами. И это тоже. Скажешь, ты ничего к нему не чувствуешь?

— Я же говорю, мама, что отношусь к нему как к старому другу. Да я этого Кеннета четыре года в глаза не видела.

— И что? Да хоть пятьдесят лет! Если уж полюбила человека, так уж и будешь продолжать любить.

— Мне пора.

— Позвони Шейле.

— А что она не позвонит?

— Они пристраивают новую комнату к дому, ей надо экономить деньги.

— Дешевый трюк. А когда она с Полом разводится, ей не надо экономить? Скажи ей, чтобы сама позвонила.

— Она за тебя тоже переживает.

— Да чего вдруг все так за меня переживают?

— Ты там одна, сама по себе, своих никого, ничего нет. Друзья это другое. Я не про то. Семья — иное дело, своя кровушка. Ты так давно одна. Саванна. Мы так беспокоимся, что тебе одиноко.

— Ладно тебе, мам!

— Мне-то, может, и ладно. Да я вот не дождусь, пока ты гордыню-то свою смиришь, а то никого и ничего-де ей не надо. Каждой женщине нужен муж, и ты не исключение.

— А я и не говорю, что не нужен. Но сидеть и рыдать, что у меня его нет, не стану.

— Так делай же что-нибудь! Если б ты так старалась найти мужа, как печешься о карьере, — или как там это, — ты бы уж давно замужем была.

— Пока, мам.

— Погоди!

— Что?

— Ты пришлешь мне снимки места, где теперь живешь?

— Пришлю.

— И пустыню снимешь?

— Сниму.

— Кактусы не забудь.

— Не забуду.

— А когда мне можно приехать самой посмотреть?

О Боже! Каждый мой переезд она приезжает посмотреть.

— Я тебе скажу, мам. Я же только перебралась. Даже города еще не знаю. Может, ко Дню Благодарения. Посмотрим, как с деньгами будет.

— В Финиксе дороже жизнь, чем в Денвере, да?

— Нет, мам.

— Если трудно с деньгами, ты мне столько не посылай. Пуки найдет работу и сможет тоже мне помогать.

— С деньгами у меня все в порядке. Скоро буду новую машину покупать.

— Ты же эту только четыре года как купила.

— Да, но я уже наездила почти сто тридцать тысяч километров. Надо от нее избавляться, пока она не сдохла совсем. Она и так ничего уже не стоит.

— Вот бы мне машину!

— Если б я могла тебе купить!

— Ты же знаешь, я водить не умею, — рассмеялась она. — Так тебе, значит, там больше нравится, чем в Денвере?

— Мам, мне правда надо идти. Честно.

— Ты только быстренько скажи.

— Еще не знаю. Пока ничего. Но не самое лучшее место, где я жила.

— Это часть твоей проблемы, Саванна. Все-то тебе надо лучшее. Надо тебе смириться с тем, что все и все не должны быть лучшими, чтобы тебе было интересно. Поживи, посмотри. И, пожалуйста, через полгода не говори мне, что тебе уже надоело, и ты снова переезжаешь.

— Пока, мам. Скажи Шейле, чтобы звонила. Пуки привет, и пусть тоже звонит, если что-нибудь нужно. На каком месяце Шейла?

— На третьем.

— Хочется выругаться!

— Лучше не надо. — Она повесила трубку.

КОНТРОЛЬ

— Эта мразь считает, что всех провел, — сообщила Бернадин Глории, когда они пили кофе, сидя во внутреннем дворике дома. Было воскресенье, Джон забрал детей до шести. У Бернадин оставалось еще пять часов свободы, пять часов безделья — редкий случай.

— Ты хочешь сказать, у него прямо здесь в городе жилой дом, а ты ничего об этом не знала? — переспросила Глория.

— У него еще и „тайм-шер", две недели в Лейк-Тахо, чтоб он подавился.

— Не может быть.

— Может. И это еще не все. Выяснилось, что у него большущая ферма в Калифорнии и виноградник прямо тут, в Аризоне. Я и не знала, что в Аризоне вообще вино делают! Виноградник он в прошлом году продал. Думал, очень умно поступил, но это все разно считается совместной собственностью. Ты только представь! Этот сукин сын приобрел акции торговой сети метрополитена. Это он не продал. Да я теперь эти их сандвичи с крабьим салатом в рот не возьму. А страховые полисы! Каких только у него нет! И разные пенсионные вклады. Знать-то я о них знала, но и понятия не имею, сколько он в них денег вкладывал, а затем забирал. Сегодня инспектор сказал, что Джон купил еще дом или два на мамочкино имя.