В погоне за счастьем

Во всяком случае, подобными рассуждениями я пытался успокоить себя.

В общем, я сунул ручку в карман пиджака и решил отпраздновать свои последние восемь часов в качестве человека с относительно чистой совестью, гульнув на полную катушку. Тем более что в моем бумажнике лежали дорожные чеки на тысячу долларов. Прежде всего я побаловал себя завтраком с шампанским в отеле «Уолдорф». Потом зашел в «Тиффани» и потратил внушительную сумму на серебряный портсигар для Ронни и маленькую безделушку для тебя.

Он полез в карман и достал голубую коробочку с маркировкой «Тиффани». Сунул мне в руку. Я растерялась.

Ты сошел с ума? — спросила я.

Точно. Ну давай же, открывай скорей.

Я приподняла крышку и изумленно уставилась на потрясающие платиновые серьги в форме слезинок, усыпанные мелкими бриллиантами чистой воды. Я лишилась дара речи.

Что, не угодил? — спросил он.

Они роскошные. Но тебе не следовало так тратиться.

Скажешь тоже. Разве тебе не известно золотое правило американца: совершая подлость, постарайся ее прикрыть расточительной тратой денег?

Как бы то ни было, после кутежа в «Тиффани» я прошелся по Пятой авеню, провел несколько блаженных часов в музее «Метрополитен», любуясь Рембрандтом. Там сейчас как раз выставляется «Возвращение блудного сына» из амстердамского музея. Дьявольская картина, как сказал бы Джек Уорнер. Страдание семьи, раскаяние, конфликт между ответственностью и страстями — всё сгустилось в одном темном холсте. Скажу тебе прямо, Эс, единственный человек, кому удалось лучше Рембрандта передать всю красоту черного, — это Коко Шанель.

Потом наступило время ланча. И я рванул в «21». Два мартини, целый лобстер, полбутылки «Пуйи-Фюмэ»… и я снова был готов к восприятию boch kultur [54] . Нью-йоркский филармонический оркестр давал утренний концерт в Карнеги-Холл с твоим любимцем Бруно Уолтером за дирижерским пультом- И исполняли они Девятую симфонию Брукнера. Поразительная вещь. Звучание, как в соборе. И полная иллюзия, что ты на небесах — с ощущением, что есть нечто более возвышенное и значимое в сравнении с нашими мелкими заботами на глупой планете Земля.

54

Высокая культура (нем.).

Публика просто ревела от восторга, когда концерт закончился. Я тоже вскочил с места, задыхаясь от криков «Браво!». Но тут я посмотрел на часы. Половина пятого. Пора было двигаться в Рокфеллеровский центр и приниматься за грязную работу.

Агент Свит и этот говнюк Росс уже ждали меня на сорок третьем этаже. И вновь меня препроводили в зал заседаний. И вновь Росс сурово уставился на меня.

Я так понимаю, — сказал он, — что ты решил сотрудничать.

Да. Я назову вам некоторые имена.

Агент Свит рассказал мне о твоей вчерашней выходке в паспортном столе.

Просто я поддался панике, — сказал я.

Ну, можно и так объяснить твой поступок.

Если бы вам выдали паспорт, сейчас вас бы уже не было в стране, — вступил в разговор Свит.

И я бы сожалел об этом решении всю оставшуюся жизнь, — сказал я.

Врешь, — отрезал Росс.

Вы хотите сказать, мистер Росс, что никогда не слышали притчу о возвращении блудного сына?

Кажется, это случилось по дороге в Дамаск? — спросил агент Свит.

Так точно — и именно это произойдет сейчас здесь, в стенах Рокфеллеровского центра, — сказал я. — Итак, что вы хотите узнать?

Свит уселся напротив меня. Ему с трудом удавалось скрыть радостное возбуждение от моего предстоящего предательства.

Мы бы хотели знать, — начал он, — кто привел вас в партию, кто возглавлял вашу ячейку, кто еще в ней состоял.

Не проблема, — сказал я. — Не возражаете, если я напишу это на бумаге?

Свит передал мне желтый блокнот. Я достал из кармана твою красивую авторучку. Снял колпачок. Театрально вздохнул. И записал восемь имен. Это заняло меньше минуты — и самое забавное, что я легко вспомнил все имена.

Закончив, я надел колпачок, убрал ручку в карман и брезгливо отпихнул блокнот — как будто не мог больше на него смотреть. Свит подошел ко мне и похлопал меня по плечу:

Я знаю, это было нелегко, мистер Смайт. Но я рад, что вы совершили правильный и патриотичный поступок.

Он взял в руки блокнот. На какое-то мгновение замер, уставившись в мои записи, потом швырнул его мне и рявкнул:

Что это, черт возьми?

Вы хотели имена. Я дал вам имена.

Имена? — взвился он, снова схватив блокнот. — Это в вашем представлении имена? — И он принялся зачитывать их вслух. — Соня, Ворчун, Простак, Тихоня, Весельчак, Чихун, Док… и что еще за БС, черт возьми?

Белоснежка, конечно, — ответил я.

Росс выхватил блокнот из рук Свита. Быстро пробежал глазами список и сказал:

Ты только что совершил профессиональное харакири.

Не знал, что ты говоришь по-японски, Росс. Может, ты был их шпионом во время войны?

Вон отсюда, — заорал он. — Ты здесь больше не работаешь.

Когда я выходил, Свит бросил мне вслед, чтобы я со дня на день ожидал повестки с вызовом в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности.

До встречи в Вашингтоне, говнюк, — крикнул он на прощание.

Я смотрела на Эрика широко раскрытыми глазами.

Ты действительнонаписал имена семи гномов? — спросила я.

Они были первыми коммунистами, кто пришел мне на ум. Ну сама посуди: жили они в коммуне, и всё у них было общее, они…

Он сник. И затрясся в беззвучных рыданиях. Я обняла его.

Все хорошо, все хорошо. Ты поступил достойно. Я так горжусь тобой…

Гордишься чем? Тем, что я загубил свою карьеру? Тем, что отныне я безработный? Тем, что я потерял все?

Я вдруг расслышала голос Ронни:

Ты не потерял нас.

Я подняла голову. Ронни стоял в дверях спальни. Эрик бросил взгляд в его сторону.

Что ты здесь делаешь? — тусклым голосом произнес он. — Ты же должен вернуться только в понедельник.

Просто мы с Сарой немножко обеспокоились твоим исчезновением.

Думаю, вам обоим стоило беспокоиться о более важных материях.

Послушайте только этого мистера Ложная Скромность, — сказал Ронни. — И где тебя черти носили с тех пор, как ты сдал семерых гномов?