В поисках Дильмуна

Конечно, с нашей стороны опрометчиво, даже самонадеянно утверждать, будто мы, отделенные от той поры четырьмя тысячелетиями, способны лучше опознать Макан и Мелухху урских купцов, чем это могли сделать ассирийцы всего десять веков спустя. И бремя доказательств лежит не на ассирийцах, а на нас. Но очень уж трудно увязать Африку с текстами на урских табличках и с данными археологии. Взять хотя бы расстояние. Я никогда не был консерватором, оценивая возможности древних торговых судов, и все же не мог пренебречь тем фактом, что морской путь от Бахрейна до Африки вдвое больше пути от Бахрейна до Индии. Слоновая кость и золото, поставлявшиеся Мелуххой, могли быть как африканского, так и индийского происхождения, но вот мелуххский сердолик мог быть вывезен только из Раджпутаны в Индии. К тому же, если Мелухха находилась в Африке, я усматривал в перечне товаров серьезнейший пробел. Среди того, ЧТО привозили египтяне из своих торговых экспедиций через Красное море на юг, был ладан, а ладанное дерево тогда, как и теперь, произрастало в Хадрамауте на юге Лравии. И если корабли из Макана и Мелуххи проходили вдоль всего хадрамаутского побережья, ладан непременно должен был присутствовать в перечне товаров, ввозимых из Дильмуна.

Первостепенную роль играют свидетельства археологии. Правда, в этом случае большинство свидетельств носят негативный характер. Ни в Египте, ни в Месопотамии не обнаружено следов торгового обмена, относящихся к 2000 г. до н. э Не считая Египта, в Африке вообще не найдено никаких поселений этой поры; Мы не знаем никакой африканской цивилизации, которая могла поставлять «маканские кресла» и «мелуххские столы» или «многоцветных мелуххских птиц из слоновой кости». Зато есть позитивные свидетельства в виде «дильмунских» печатей, говорящие о том, что Месопотамия поддерживала торговые связи с цивилизацией Индской долины. Естественно ожидать, что на месопотамских табличках должно быть запечатлено само название создателей этой цивилизации. И Мелухха оказывается единственной подходящей разгадкой этой тайны. (Примечательно также, что говорившие на санскрите арии, вторгшиеся в Индию с севера и, вероятно, сокрушившие Индскую цивилизацию, обозначали неарьев, людей, не поклонявшихся арийским богам и — обратите внимание — знакомых с употреблением меди, заимствованным, несанскритским словом млехха. Так, может быть, именем Млехха люди долины Инда называли себя и свою страну?)

Голубой простор впереди начала теснить светло-коричневая, почти белая полоса. Берег Омана — пора кончать теоретизировать… Как и со многими проблемами древности, в этом случае грамм исследований стоил тонны умозрительных суждений. Так было с прочтением клинописи; наступает время, когда все, что могут дать наличные свидетельства, из них выжато, и остается лишь искать новые факты.

Наш самолет снизился над городом Абу-Даби. Промелькнул белый пляж, за ним скопление барасти, внушительная крепость с башенками, дальше снова пошел белый песок. Он приблизился настолько, что я с тревогой искал взглядом аэропорт. Но лишь после того как пилот заложил крутой вираж, я увидел два ряда покрашенных черной краской железных бочек, указывающих направление на участок солончака. Рядом с бочками стояла маленькая лачуга, а возле нее — «лендровер». Шасси самолета легко коснулись плотно утрамбованного песка, и не успели мы как следует остановиться, как «лендровер» уже направился к нам.

— Рад вас видеть, — приветствовал нас Тим, когда мы соскочили на землю. — Познакомьтесь с Сьюзен и Деборой.

В самолете было прохладно, здесь же мы вдруг окунулись в зной — ослепительный сухой неистовый зной, который бодрил, во всяком случае, больше, чем густое тепло Бахрейна. Пока мы болтали с Тимом, Сьюзен и пилотом, а четырехлетняя Дебора и двухлетний Майкл изучали друг друга критическим взглядом, подъехал еще один «лендровер», и водитель-араб вместе с индийским клерком принялись выгружать из самолета ящики с продуктами и почтовые мешки. На место привезенного груза легли другие мешки, пилот помахал нам рукой и поднялся в кабину:

— Заберу вас через три дня!

Самолет вырулил на старт и взлетел в облаке пыли. Мы расселись в двух машинах и поехали в город.

Я всегда буду благодарить судьбу за то, что увидел Абу-Даби до того, как тремя годами позже здесь начался нефтяной бум. Потому что каким Абу-Даби был тогда, такими, очевидно, были вес города в районе Персидского залива до великой нефтяной лихорадки. В «аэропорту» — ни проверки паспортов, ни досмотра багажа. Вообще никаких аэродромных служб. Взлетно-посадочная полоса была оборудована нефтяной компанией и использовалась только зафрахтованными ею самолетами. И дороги от взлетно-посадочной полосы до города тоже не было. От края солончака начинался глубокий мелкий белый песок. «Обутые» в шины низкого давления на четырех ведущих колесах, «лендроверы» на первой скорости пахали летучий песок, уйдя в него по ступицу. Впереди прямо на песке как-то неожиданно выстроилась шеренга пальм, слева от них белели стены крепости, а дальше сгрудились барасти. Проскользнув между пальмами, разгоняя голенастых кур и тощих коз, мы покатили среди лачуг и осликов, лениво жующих что-то в тени изгородей.

Извивающаяся между лачугами глубокая колея вы-вола нас на пляж к двум беленым цементным постройкам — полицейскому управлению и конторе нефтяной компании. Здесь был центр города, и здесь стояли кучками поджарые бородачи в коричневых плащах. На груди крест-накрест патронташи, к поясу на животе пристегнут кинжал в вышитых серебряной нитью, причудливо изогнутых ножнах. Проходившие мимо женщины держались непринужденнее, чем мы привыкли видеть в более северных княжествах; правда, и здесь они накрывали голову черной накидкой, но обходились без чадры.

Машины свернули на пляж и по глубокому песку проехали в восточном направлении, туда, где на краю города стоял большой цементный дом, обитель Тима.

Белые стены, прохладные комнаты с высокими потолками, ванные с кафелем и широкие веранды были скромным выражением организационных способностей большой нефтяной компании. Казалось бы, что такого: электрические лампочки, уборная с бачком, краны, из которых послушно текла вода. Но если подумать — ведь в Абу-Даби не было ни водопровода, ни электричества. Чтобы наладить водоснабжение, компании понадобилось смонтировать опреснительную установку; чтобы работала опреснительная установка, надо было построить электростанцию; чтобы доставить электрогенератор, оборудование для опреснительной установки, цемент, кафель, пришлось сооружать пристань, а потом строить дорогу, по которой все это везли на место. Мягкие кресла, пружинные матрацы, скатерти, яркие обои — все доставлено морем из Англии. Пока мы потягивали аперитив, Тим рассказал нам, как они, когда строился дом, не один месяц жили в хижинах и палатках, располагая только дождевой водой, собранной полгода назад во время зимних дождей в кое-как мытые бочки из-под керосина, и как маленькая Дебора заболела дизентерией, а уборной тогда не было…

Перед обедом мы приняли душ и переоделись. Большинство продуктов доставлялось в рефрижераторе самолетом с оперативной базы нефтяной компании на острове Дас. Однако главное блюдо, объявил Тим, разрезая чудесную на вид говядину, было местным. И лишь после того как мы похвалили вкусное мясо, он объявил, что впредь мы при желании можем хвастаться тем, что нашим первым блюдом на Абу-Даби была жареная морская дева.

Точнее, продолжал он, это дюгонь, похожее на тюленя морское млекопитающее, которое хоть и в малых количествах, но все еще водится в мангровых болотах, у побережья Договорного Омана, и встречи с которым в водах Индийского океана дали повод древним мореплавателям создать миф о морской деве.

Обед был ранним, потому что в восемь часов нам с Тимом и П. В. предстояло нанести визит правителю Абу-Даби. Так заведено в местных княжествах, и мы не собирались пренебрегать сложившимся порядком. Каждый чужеземец, прибывающий в город или в племенное становище, каждый горожанин или член племени, возвращающийся из далекого странствия, при первой возможности является к шейху поделиться новостями и изложить свое дело. Ибо шейх — правитель и покровитель своего народа, и ему положено знать все, происходящее в его владениях. Утром и вечером он проводит меджлис — открытое заседание, куда всякий может явиться, чтобы сообщить свои новости или заявить жалобу, а то и просто приветствовать правителя, выпить чашку кофе и спокойно удалиться. Теоретически этот обычай сохраняется даже в богатых нефтяных княжествах. Правда, там посетителей просеивают секретари и гофмейстеры, и вместо ритуального визита прибывающий в страну гость просто расписывается в гостевой книге, но по-прежнему вечером и утром заседает меджлис, и всякий вправе заявить о своем желании видеть правителя, хотя это желание пе всегда удовлетворяется. Здесь, в Абу-Даби, где иноземные гости все еще были редки, не посетить первый после нашего приезда меджлис было бы крайне невежливо.

И в темноте перед восходом луны «Лендровер» Тима пропахал глубокий песок, направляясь к белой громаде монаршей крепости с мерцающими в звездном свете бастионами и темными глазницами амбразур. Перед обитыми железом воротами машина остановилась. Бдительные стражники, держа винтовки наперевес, вызвали начальника караула; он открыл низкую створку и проводил нас в зал аудиенций. Здесь абудабийский шейх Шахбут поднялся с роскошного кресла в дальнем конце зала, приветствуя нас.

Шейх Шахбут оказался худощавым чернобородым мужчиной средних лет с грустноватым аскетическим лицом и живыми карими глазами. На мои воспоминания о нашей первой встрече накладывается тот факт, что несколько лет спустя, когда княжество Абу-Даби стало пожинать миллионные прибыли за нефть, шейх Шахбут проникся великой подозрительностью ко всем, включая археологов, но мое первое впечатление, и это совершенно точно, было исключительно благоприятным. Шейх проявил глубокий интерес к нашей работе и очень верно оценил трудности, подстерегающие археолога на девственной территории, а также свет, который наши исследования могли пролить на происхождение его народа и прошлое страны. Шейх знал местность, где Тим обнаружил курганы; он рассказал, что остров называется Умм ан-Нар и означает это «Матерь огня». При отце шейха на острове были найдены идолы, каменные фигуры животных, очевидно изваянные до ислама, во времена невежества. Разумеется, этих идолов немедля разбили и выбросили. Но, может быть, там найдутся еще какие-нибудь скульптуры, притом с надписями, позволяющими установить, кто их изваял. Мы сказали, что надписи не так уж важны. Чуть ли не все арабы, с которыми мы встречались, от наших рабочих до шейхов, твердо убеждены, что мы ищем либо золото, либо тарах — предметы с надписями. И мы постоянно объясняем, что предметы без надписей тоже о многом свидетельствуют. Посмотрите на медный кофейник, говорил я шейху, и вы по его форме скажете, где он сделан — в Дубае или Ниеве, на Бахрейне или в Дамаске. Если мы найдем на острове Умм ан-Нар горшок, то сможем, будь на то воля всевышнего, определить, что он был сделан в Ираке во времена излюбленного богом Авраама, и будем, таким образом, знать, что в ту пору сюда доходили корабли из Ирака. Может быть, вы найдете вещи из Ура, задумчиво произнес шейх, и я понял, что он совсем не плохо осведомлен.

Пока нам подавали горький кофе в чашечках без ручки, шейх Шахбут, с переливающимся золотом кинжалом на поясе, наклонясь вперед, уже задавал следующий вопрос. Что за люди обитали в Абу-Даби во времена невежества? Арабы? Мы ответили, что сейчас об этом еще рано говорить, надо сперва осмотреть оставленные ими памятники.

Остров Умм ан-Нар в Абу-Даби

На другое утро мы с Тимом и П. В. отправились на Умм ан-Нар. Туда было полчаса с лишком езды — сперва по глубокому песку до аэродрома, дальше по твердым солончакам. Город Абу-Даби тоже расположен на острове, отделенном от материка узким проливом, который почти совсем пересыхает во время отлива. Угроза бедуинских набегов еще недавно была вполне реальной для городов и поселков побережья, и большинство их построено с учетом возможного нападения скорее со стороны суши, чем с моря. (Так было и в прошлом, о чем говорит то, что все наши главные объекты находятся на островах — на Бахрейне, на Файлаке, теперь еще на Умм ан-Наре, — и число их будет множиться.) Сам пролив, охраняющий Абу-Даби, тоже охранялся. Прямо в воде стояла высокая круглая башня с бойницами. Вход в башню помещался высоко над водой, на стороне, обращенной к морю. Достаточно было поднять спущенную вниз веревку или лестницу, и два-три человека с мушкетами могли надежно охранять переправу. А с плоской крыши огнем подавались сигналы в крепость шейха, которая как раз прикрывает южные подступы к городу.