В поисках Колина Фёрта

– Я беременна! – выкрикнула она и расплакалась.

О боже!

Мгновение царила тишина.

– Что? Джемма… что?

– Я беременна, Алекс.

Она не верила, что сказала это вслух.

– Ты уверена? – спросил он, его тон кардинально изменился. Вместо злости в нем звучало… изумление.

– Два положительных результата тестов по определению беременности и один положительный результат анализа крови.

– Боже мой, Джемма. Это же замечательно! У нас будет ребенок! Постой минутку. – В его голосе послышалась нерешительность. – Как давно ты знаешь?

– Первый тест я сделала в прошлую среду. Он оказался положительным. Я была потрясена… ты можешь себе представить. Я подумала, что, наверное, у меня сбился цикл из-за стресса в связи с потерей работы. Тест я сделала, только чтобы исключить самую невероятную причину задержки. Мы пользовались резервными средствами, когда я принимала антибиотики. – Закрыв глаза, Джемма села на край кровати. – Но я увидела розовый плюс.

Александр снова помолчал несколько долгих секунд.

– Джемма, ты неделю знала, что беременна, и не сказала мне? Уехала в Мэн и не сказала? Какого черта, Джемма?

– Это сложная тема, Алекс.

– Сложная? – презрительно переспросил он. – Значит, ты не рада? Из-за этого все выкрутасы?

– Я не знаю.

– Ты не знаешь, – ровно повторил он. – А ты собиралась сказать мне сейчас, если бы случайно не проговорилась?

– Тоже не знаю. Я ничего не знаю, кроме того, что не хочу переезжать в Доббс-Ферри и жить рядом с твоими родителями. Я не хочу работать полдня в местной газете, если настаиваю – как ты это назвал – на работе. Я не хочу жизни, которую ты так усердно пытаешься мне навязать.

– Ну знаешь, Джемма, ты беременна. Дело больше не в тебе.

– А в ком же, скажи на милость?

– В ребенке. Во мне. В нас. В нашем браке, семье.

На Джемму внезапно навалилась страшная усталость.

– Я не знаю, как отношусь ко всему этому, Алекс. Мне нужно время, чтобы…

– Джемма, ты не пятнадцатилетняя забеременевшая девчонка, как одна из тех, у кого берешь интервью. Ты взрослая женщина. Вот и веди себя соответственно.

– Я сейчас ухожу, Алекс. Мне нужно идти.

Отбой.

Она уронила голову на руки и заплакала.

Джемма проверила адрес женщины, интервью с которой должно было начаться через три минуты. Кэтлин Ауэрмен, Баньон-роуд, 33. Маленький белый коттедж в середине улицы и трехколесный пластмассовый велосипед перед ним – вот это место.

Директриса «Дома надежды» позвонила Джемме, когда та находилась на Главной улице, ища одиночества в толпе. После разговора с Александром она чувствовала себя как выжатый лимон и не могла оставаться в четырех стенах. Полина Ли позвонила, когда Джемма, купив травяной чай со льдом и рогалик с творожным сыром, села на скамейку – успокоиться и перекусить. Полина сообщила, что одна женщина, которая жила в «Доме» пятнадцать лет назад, пятнадцатилетней девочкой, и отдала своего ребенка на усыновление, согласилась поговорить с Джеммой для статьи, но у нее всего двухчасовое «окошко». Джемма рада была сосредоточиться на чем-то еще, кроме своего брака.

Она нажала на звонок, и дверь открыла женщина, описать которую можно было только одним словом – «изнуренная». Выглядела она так, будто плохо спала – или не спала несколько дней. В гостиной виднелась колыбель, повсюду валялись детские вещи.

– Вы, должно быть, Джемма Хендрикс, – сказала женщина. – Я Кэтлин Ауэрмен. Я забыла предупредить директора «Дома надежды», что настаиваю на анонимности – вы не должны упоминать в статье мое имя. В «Доме» ко мне отнеслись с пониманием, и я могу сказать о них только хорошее, но, если правдиво рассказывать о последующей жизни, не хочу, чтобы прозвучало мое настоящее имя.

– Могу вас заверить, что сохраню все в тайне. Имя я придумаю, а возраст и временные рамки пребывания в «Доме надежды» оставлю подлинные, но не волнуйтесь, вашу личность я засекречу. Я ценю вашу готовность поговорить со мной.

Кэтлин провела Джемму в гостиную, полную игрушек, и усадила на диван. Джемма достала диктофон и блокнот, но не успела взять ручку и задать вопрос, как женщина заговорила:

– Все твердили: ты загубишь свою жизнь, если останешься в пятнадцать лет с ребенком. У тебя все впереди. Отдай малыша на усыновление. Это разумно. Для вас обоих. И так без конца. Я даже согласилась пожить в «Доме надежды», чтобы никто в городе не узнал, что я беременна, и это осталось семейной тайной. И вот – я перед вами, мне тридцать лет, и я поступила так, как мне советовали – пошла в колледж. Закончила юридическую школу. Сколько раз я слышала: «Видишь, ты нас послушалась и посмотри, чего добилась». Что сказать – прошло пятнадцать лет, у меня трое детей, старшему из которых нет еще и десяти, я могу забыть о карьере, а девяносто процентов времени у меня в голове нет ни одной мысли. Я не говорю, что, оставшись в пятнадцать лет с ребенком, достигла бы всего, чего достигла… кто знает, может, и смогла бы. Я просто вижу, что в итоге сижу дома с тремя детьми, мужа никогда нет рядом, а на моей карьере можно практически поставить крест. И чего ради я так трудилась? Чтобы на деловых мероприятиях мужа меня никто в упор не видел? Я стала матерью и домохозяйкой и поэтому не могу сказать ничего ценного? Ненавижу всё это.

«Это я в будущем, – подумала Джемма, борясь с головокружением. – Не хочу быть такой. Сосредоточься на интервью», – напомнила она себе.

– Могу я задать личный вопрос?

Кэтлин усмехнулась.

– По-моему, я ясно дала это понять.

– Вы планировали появление вашего первого ребенка в браке?

Кэтлин покачала головой.

– Это случайность. Близнецы. Готова я к этому, конечно, не была, но очень воодушевилась. Я думала, что смогу быть суперженщиной, хотя все говорили, что это невозможно. Я думала, что сумею работать, оставаясь отличной матерью, и посещать кулинарные курсы, и учить итальянский язык, и ходить на йогу. Боже, каким же горьким было пробуждение.

– Значит, у вас имелся план, но жизнь пошла по-другому?

Джемме не хотелось слышать ответ. Все было понятно без слов.

– Совершенно верно. У одного из близнецов постоянно болели уши из-за каких-то инфекций, а другой просыпался через каждые два часа, и мой муж без конца твердил, чтобы я бросила работу на фирме и сидела дома с мальчиками. Я знаю, что это ужасно звучит, но я не хотела. Я любила свою работу, любила атмосферу в офисе, мне нравилось каждый день выбирать себе наряд. Я не желала сидеть дома с близнецами, как бы сильно их ни любила.

– Но затем оба мира начали страдать, – скорее констатировала, чем спросила Джемма.

– Точно. Дом и работа. Мой брак затрещал по швам. Я обвиняла мужа, что он мало мне помогает, он обвинял меня в эгоизме и нежелании оставить работу, хотя мы и пережили бы это в финансовом отношении, действуя расчетливо. Давление стало невыносимым, я сдалась, и так надолго выпала из игры из-за троих детей, что уже и не представляю, как вернуться к той, кем когда-то была.

Кем когда-то была. Именно этого Джемма и боялась: проснувшись однажды утром, удивиться, что же случилось с личностью, которой она когда-то была.

– Я знаю, что уже не та женщина, – продолжила Кэтлин. – Я не двадцатипятилетняя бездетная, только начинающая свой путь выпускница колледжа. Но иногда сама себе ненавистна. Мне отвратительно ощущение, будто я живу не своей жизнью. Так я чувствовала себя, забеременев в пятнадцать лет. Что это не моя жизнь. – Она покачала головой. – Правда, может, все дело во мне. Я знаю двух других юристов из моей бывшей фирмы, у которых по двое детей, и они ухитряются и работать полный день, и быть отличными матерями. У них получилось. У меня – нет.