В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)

– Лидуша! Лидуша! Посмотри, кто к нам пришел! Какая гостья!

Это будет сигнал, чтобы девочки улепетывали по черному ходу.

Мария Николаевна очень увлечена игрой: ее просто огорчает, что все это - впустую и Дрыгалка не приходит!

– Лежу, лежу часами, - жалуется она своим детски капризным голосом, - а эта ваша колдунья не приходит!..

Но тут вдруг начинаются неожиданные события! И не в институте - и не в семьях учениц, - а в далеком мире, за тысячи верст от нашего города. Словно забили там в огромный колокол, и звон его загудел на всю Россию! Вся огромная страна содрогнулась и с гневом, потрясенная, прислушивается к его медному голосу.

На одной из больших перемен, когда мы завтракаем, сидя на излюбленной нами скамье около приготовительного класса, я вдруг замечаю в газете, в которую завернут завтрак Мели Норейко, печатные строки:

"...когда крестьянская девочка, Марфа Головизнина, бежала по лесу, она увидела лежащий поперек лесной тропы прикрытый азямом труп неизвестного мужчины. Труп был без головы, от которой уцелел только грязный клок волос... У трупа не оказалось ни сердца, ни легких - они были кем-то вынуты. На трупе были следы уколов. Обвинение утверждает, что убитый человек был мучительно обескровлен еще живым..."

Дальше прочитать я не могу: Меля держит бутерброд пальцами и закрывает продолжение своим мизинцем. Страшно заинтересованная этой мрачной историей с трупом без головы (я как раз перед тем прочитала "Всадника без головы" Майн Рида), я схватываю Мелю за руку:

– Убери пальцы с газеты!

– Что, что?
– пугается Меля.
– Какие пальцы? С какой газеты?

Я сама отвожу ее пальцы, чтобы прочитать продолжение. Но, как говорится, "увы!" - газета тут и обрывается: никакого продолжения нет.

Я бесцеремонно заглядываю в другой Мелин пакет с едой, тоже завернутый в газету.

– Что ты делаешь, близковатая (сумасшедшая)?
– сердится Меля.
– Что ты меня пугаешь во время еды? Это вредно, я могу заболеть...

Но я не слушаю. Я нашла второй кусок газеты. Рассматриваю его. Нахожу следующие слова - они как будто продолжают прежде прочитанное о находке на лесной тропе:

"...Я был на этой тропе. Трудно себе представить место более угрюмое и мрачное. Кое-где проступают лужи, черные, как деготь, местами ржавые, как кровь..."

Дальше опять оборвано.

– Больше газеты у тебя нет?
– спрашиваю я у Мели.

– Взбесилась! Честное слово, она взбесилась!
– всплескивает руками Меля.
– На что тебе газета?

Но Лида, Варя, Маня, Катя, которым я дала прочитать найденные мною у Мели два клочка бумаги, так же взволнованы, как я.

– Надо в мусорном ящике посмотреть!
– вдруг вспоминает Варя.

И мы все начинаем с остервенением рыться в мусорном ящике, как собаки в помойной яме. Но тут раздается звонок - конец большой перемены. И как раз перед звонком я успеваю выхватить из множества грязных бумажек, в сальных пятнах, кусок газетного текста, напечатанный таким же шрифтом, как куски, найденные прежде. Это опять только обрывок! И многих слов в нем не хватает оторваны или запачканы.

"...Я посетил село Мултан. Я был на мрачной тропе, где нашли обезглавленный труп нищего Матюнина... Я еще весь охвачен впечатлениями ужасной, таинственной, неразъяснимой драмы... И мне хочется крикнуть: нет, этого не было! Судом два раза осуждены невинные... в нашем отечестве не совершают уже человеческие жертвоприношения!.."

Мы стоим, словно окаменели. Мы повалили мусорный ящик, из него выпало много бумаги, объедков.

Но мы не идем в класс - мы не можем!

Первыми опоминаются Лида и Маня. Они торопливо запихивают в мусорный ящик все его содержимое; мы помогаем, ставим ящик в угол и бежим в класс.

Хорошо, что последний урок - рукоделие. Думать о чем-нибудь, слушать объяснения учителей, отвечать им на вопросы мы бы, конечно, не могли. Меня минутами вдруг бьет дрожь... Когда я смотрю на подруг, особенно на Лиду и Маню, я вижу, что они чувствуют то же, что и я.

После уроков мы молча одеваемся и так же молча выходим на улицу.

– Вот что, - говорит Лида, - это все надо узнать точно.

– Конечно!
– отзывается Варя.
– Иначе даже и не заснешь ночью!

Лида продолжает, словно говорит сама с собой:

– Что мы узнали из этих засаленных газетных клочков? Что в каком-то селе Мултан - где это? В Австралии?
– нашли в лесу труп без головы, без сердца и легких... что кого-то обвинили в том, будто этого человека мучили... обескровили его... Будто это было какое-то человеческое жертвоприношение... За это два раза осудили невинных... А кто виноват на самом деле, кто это сделал, никто не знает!

Я смотрю на Лиду просто с восхищением. Как быстро она схватила смысл того, что прочитала в газетных обрывках, как толково она свела все это в одно! Нет, удивительно она умная, Лида!

– Надо сделать так, - предлагает Лида, - я спрошу у моего папы. Ты, Маня, - у твоего, Шура - у Якова Ефимовича... Еще и газеты посмотрим... Неужели же мы не узнаем всей правды?

– Я еще спрошу у моего дяди Мирона, - предлагаю я.
– Он, наверно, знает...

Варя говорит с огорчением:

– А моя бабушка газет почти не читает... Да я и не хочу ее пугать - она ведь у меня старенькая...

– Конечно, не рассказывай бабушке!

Мы подходим к перекрестку, где нам всем расходиться в разные стороны.

Я иду домой и думаю:

"А кто же писал эту статью, вон ту, которой клочки нам попались? "Я был там... я еще весь охвачен тяжелыми впечатлениями... И мне хочется крикнуть: не было этого! Суд осудил невинных!.." Кто этот человек? Узнать бы это!.."

Дома я застаю и папу, и дядю Мирона, и дедушку. Мирон и дедушка сегодня у нас обедают.

Я вхожу в комнату и сразу, не здороваясь, спрашиваю:

– Папа! Что такое "село Мултан" и что там случилось?

Никто не удивляется моему вопросу. У меня почему-то даже мелькает уверенность, что именно об этом они сейчас разговаривали перед моим приходом. Но все молчат, переглядываясь.

– Что такое "Мултан"? Что там случилось?
– повторяю я.
– Ну, папа же!..

Папа смотрит на дядю Мирона.

– Мирон лучше может рассказать тебе... Он - юрист.

Мирон, как всегда, начинает ворчать:

– Ну конечно! Это несносный ребенок! Все ей надо знать, до всего ей дело есть... И при чем тут то, что я - юрист? Что ты хочешь?
– говорит он сердито.
– Чтоб я прочитал ей лекцию по философии права, да?