В ритме сердца
Шрифт:
…Ты мне нравишься как в своём повседневном облике дикарки, так и в вульгарном платье стриптизёрши…
Его слова смешны. Абсурдны. На грани фантастики. И я бы, безусловно, в них никогда не поверила, не подтвердил бы Остин вчера мне эмоции Адама, которые, как я думала, мне просто померещились. Но нет. Это правда. Он хочет меня. Сильно. Мощно. Твёрдо. Так, как я даже представить себе не могла. И хочет именно меня — Николину Джеймс — невзрачную девчонку. Такую, какая есть.
Это шокирует и никак не укладывается в моей голове, сколько бы я об этом ни думала. А я, мать его, думала. Всю ночь я не только сгорала в горячих
Сколько себя помню, для меня всегда был только Остин, так же как и меня не существовало для других мужчин из-за моего вечно невзрачного облика, с которым я прочно срослась ещё с подросткового возраста.
Как бы это печально ни звучало, но я уже давно привыкла быть тенью себя, живущей по установленному распорядку своего существования: ночью воплощать собой сексуальный образ, коим я не являюсь, но который все хотят поиметь, а днём — быть той, кого просто-напросто никто не замечает.
Вот и вся моя история.
Но Адам столь штормовым появлением в моей жизни со своим магическим очарованием, преследованием и диктаторской манерой общения, граничащей с хищными повадками собственника, одним махом разрушает мой привычный уклад, всячески внушая мне невероятную мысль, что я ему… нравлюсь?
То, какими многозначительными взглядами он сегодня прорезает моё тело и душу, не просто пугает до дрожи во всех конечностях, а будто расщепляет меня на тысячи мелких частичек и закручивает в головокружительной карусели эмоций, немыслимым образом заставляя почувствовать меня особенной.
Да! По-настоящему особенной.
Я знаю, в это трудно поверить, и мне самой никак не найти этому логичных причин, но в глазах этого представительного, самоуверенного и до невозможности сексуального мужчины я вижу себя не просто красивой, а идеальной. Не одной из множества, а уникальной в своём роде. Не желанной, а жизненно необходимой.
Он заставляет поверить меня в то, что видит во мне нечто, чего не вижу даже я сама.
Не знаю, способствует ли этим новым, необыкновенным для меня ощущениям только его мистическая сила или также неожиданное открытие о его симпатии ко мне, но, как бы мне того ни хотелось, я должна признать, что теперь меня тянет к нему не только телом, но и чем-то чуждым, таинственным, не поддающимся объяснению, что выбирается из самых истоков моего существования.
Поведал бы мне кто-то ещё с самого утра эту неоспоримую, горькую истину, я покрутила бы пальцем у виска и громко рассмеялась в лицо этому конченому безумцу, но сейчас мне ни черта не до смеха: это поистине пугает и обезоруживает, потому что моя сегодняшняя «защита» от Адама к подобному повороту событий никак не подготовлена.
Мы находимся в дороге минут пятнадцать, не больше, но пребывание с Адамом в замкнутом пространстве автомобильного салона всего в нескольких сантиметрах друг от друга доводит меня до кипения, что значительно усложняет процесс хранения всей защитной злости и других бурлящих эмоций исключительно в пределах своего тела и сознания.
Чтобы избежать сегодня проблем и ненужных мне последствий, я должна постараться ему больше не дерзить, но чем дольше я нахожусь в опасной близости от Адама, тем сильнее мне хочется выплеснуть всё из себя. На него. И под всем я имею в виду далеко не только ярость.
Я, правда, пытаюсь удержаться, но мой взгляд сам устремляется к нему, и мне ничего не
остаётся, как украдкой оглядывать его статную фигуру, одетую в элегантный чёрный костюм с широкими заострёнными лацканами, как всегда безупречно белую рубашку и галстук-бабочку, который мои пальцы предательски мечтают сорвать… а вслед за ним и всю остальную одежду.Чёрт! Держи себя в руках, Николь. Тебе нужно всего лишь благополучно добраться до приёма, а там тебе станет легче.
Сжимаю кулаки до побелевших костяшек и, подавляя зарождающийся в груди жалобный стон, поднимаю взгляд с его тела выше, в который раз про себя отмечая: какие же они с Остином всё-таки разные. И, говоря это, я имею в виду не только внешние данные, но и некую прозрачность в облике и живость манер.
Лицо Остина — это красочный калейдоскоп из эмоций, впечатлений и непосредственных реакций на что-либо вокруг него. Если он смеётся, то от всей души, заражая своим смехом каждого в доступном радиусе. Если очень сосредоточен или занят своими компьютерными вычислениями, сидит с умным лицом истинного мудреца, который бесконечно хмурит лоб и брови, кряхтит, как старик, и причмокивает от усердных раздумий губами. В свою очередь, в порыве злости в него будто сатана вселяется, и тогда лучше подготовиться к продолжительным крикам, ругани и крушению всего, что попадёт под его взор. А когда он сильно нервничает, становится напряжённым, слегка растерянным и часто тормошит свои каштановые волосы, создавая на голове очаровательный кавардак.
И вчера я чётко видела, насколько сильно он переживал из-за своей грядущей встречи и, как всегда, из-за меня.
Да, Остин однозначно не из тех, кто сдерживает в себе эмоции, он всегда смело и бурно выпускает их наружу.
В Адаме, как мне кажется, тоже таится целая палитра страстей, но он, в отличие от Остина, обладает в точности противоположной волевой способностью тщательно скрывать внутри всё, что испытывает и переживает: сдержанная мимика, неторопливые жесты, уверенная походка правителя мира, когда захочет — бесцветная интонация голоса, от которой бросает в озноб из-за предчувствия беды, которую она тебе обещает. И только его тёмные глаза… всегда горящие, запредельно яркие, опасные… в них таится необъятный мир из другого измерения, попасть в который мне одновременно страшно и ужасно хочется, как умирающему от невыносимой жажды испить воды из родника.
— И кто теперь кого раздевает глазами?
От его внезапного голоса, в очередной раз посылающего по телу вихрь танцующих мурашек, я подпрыгиваю так, что чуть ли не ударяюсь головой об крышу автомобиля, и резко отворачиваюсь от него к окну.
Ничего не отвечаю и, пропуская мимо ушей его негромкий смешок, концентрируюсь на пролетающих кадрах за стеклом, что своим хмурым видом леса вмиг дают понять, что мы покинули город.
— Мы выехали из Рокфорда? — растерянно, с немалой долей испуга спрашиваю я.
— Да, — коротко, в своём невозмутимом стиле отвечает Адам.
— И куда мы едем? — от усилившейся тревоги набираюсь смелости вновь обернуться к нему и тут же натыкаюсь на чёрные, как сам ад, глаза, от вида которых сверхъестественные вулканы желания начинают взрываться под кожей.
К счастью, гремучая смесь злости сохраняет мне контроль над сознанием, утешая хотя бы тем, что с этой частью его влияния на меня она по-прежнему удачно справляется.
— В элитный особняк в закрытом пригороде Рокфорда, — совершенно спокойно отвечает он, продолжая гипнотизировать меня своим проникновенным взглядом.