В ритме сердца

Вынимаю брильянтовое колье и, пока надеваю его на девушку, наблюдаю, как бешено пульсирует венка на её тонкой шее. Облизываю пересохшие губы, в то время как зверь внутри меня кривится в оскале, мечтая прокусить её гладкую кожу своими острыми клыками, чтобы ощутить солоноватый вкус столь желанной крови.

Тихо вздыхаю и с трудом перевожу взгляд на наше цифровое отражение. На фоне меня Николина кажется ещё меньше, беззащитней и в сто крат невинней, чем есть на самом деле. Умелому макияжу не удаётся скрыть ни лёгкий румянец на её щеках, ни крохотную родинку, что продолжает бесстыдно притягивать моё внимание, напрочь парализуя волю. Но самое сильное наслаждение мне приносит наблюдение за переменами в её боевом настрое: она замирает, но на сей раз не от страха или сопротивления, а в восхищении перед великолепием бриллиантов; волевая складочка между бровями постепенно разглаживается; поджатые, мягкие губы приоткрываются в немом изумлении, а собственное пламя в глазах разбавляется восторгом от игры света драгоценных камней.

— Нравится? — шепчу я, с особым усердием всматриваясь в её оторопевшее лицо, не желая упустить ни одной настоящей эмоции.

Она не отвечает, отчего у меня возникает чувство, что она вновь собирается нагло врать мне в глаза, продолжая играть свою роль всем недовольной девчонки.

— Николина, только посмей сказ…

— Нет, Адам… мне нравится, — не дав мне договорить, сдавленно признаётся она и, словно забывая о том, что я всё ещё нахожусь рядом, позволяет себе поддаться неповторимому шарму бриллиантов. — Как такое может не понравиться? — блеет она скорее самой себе, и, пока её пальчики трепетно проводят по сверкающим камням, я ловлю себя на неожиданной мысли, что впервые в жизни получаю реальное удовольствие от преподношения подарка.

Это далеко не первый раз, когда я что-то дарю женщине: я ни в чём не отказываю своим «счастливицам», покупая им всё, что они попросят, но я никогда искренне не довольствовался их бурными, восторженными реакциями, потому что лично на меня это ни коем образом не отражалось. Женщины всегда и без всех этих дополнительных поощрений ублажали меня с таким усердием, словно от моего удовольствия зависят их собственные жизни. Но сейчас, глядя на то, как с прелестного лица Николины наконец слетает воинственная маска, проявляя её неподдельные эмоции, я прямо-таки наполняюсь радостью и ликованием.

Вовсе не потому, что во мне, наконец, проснулся романтик, который тащится от этого избитого сентиментального жеста. Дело далеко не в этом. А в том, что всё происходит именно по тому сценарию, который я и ожидал.

Как и любая девушка, Николина не способна оставаться равнодушной к изумительному блеску ожерелья, точно так же, как и не сможет устоять перед всеми остальными привилегиями, что я предложу ей взамен на своё всецелое признание своих желаний и согласие стать моей любовницей по контракту. Уже вечером она поймёт, что украшение стоимостью в сотни тысяч долларов — это лишь жалкие крохи того, чем она сможет обладать.

И потому я уже буквально чувствую запах своей славной, изрядно отличающейся от других, но тем не менее не слишком трудной победы, что переполняет меня злорадным предвкушением того, как я заполучу свою уникальную, своенравную награду.

— Ты так смотришь на меня… — её растерянный голос вытягивает меня из мыслей о нашем грядущем эпичном сексе.

— Опять раздеваю глазами? — нахально улыбаюсь, ещё раз сканируя её соблазнительную фигурку хитрым прищуром.

— Нет. Хуже.

— Хуже? Что может быть хуже раздеваний? — спрашиваю с иронией.

— Словно я сочный кусок стейка, на который ты вот-вот накинешься после долгой голодовки, — натянуто произносит она, плавно превращая улыбку на моих губах в хищную ухмылку.

Знала бы ты, дикарка, насколько правильное сравнение ты только что привела. Я никогда в жизни не мог ощутить на себе свою же силу, поэтому стоило мне только встретить тебя и почувствовать это, не получив до конца, я беспрерывно страдаю от зверского голода, который только ты одна способна утолить.

— А как мне ещё смотреть на то, что я хочу? — на сей раз в моих словах нет и намёка на игривый сарказм.

— Что за бред ты несёшь? — непонимающе хмурится она, повергаясь в немалое смятение.

— Бред? Это ещё почему?

— Потому что ты не можешь меня хотеть, — тихо, но уверенно заявляет Николина.

— Не могу хотеть? Смотрю, ты всё знаешь лучше всех. Тебе что, мало своих желаний, которые не перестаёшь отрицать, теперь ещё и с моими собралась делать то же? — интересуюсь, в самом деле не понимая её внезапной робости.

Она же стриптизёрша. Разве она не слышит подобные фразы по сто раз за ночь от множества различных мужчин? Я уверен, что пьяные, расслабленные атмосферой клуба клиенты совсем не стесняются в высказываниях своих похотливых фантазий. Но лучше мне об этом не думать, ведь стоит только позволить ярким картинам о том, как какой-то извращенец тянет к ней свои грязные руки, вспыхнуть в моей голове, как лютая ярость пробирается под ребра и, скручивая всё в районе диафрагмы, тут же провоцирует импульсивное желание убить каждого, кто посмеет к ней прикоснуться.

Она уже принадлежит мне, даже если сама этого ещё не понимает. Я так решил с первой же минуты, как ощутил её необыкновенное воздействие на меня. С того момента и до истечения нашего контракта Николина больше ни перед кем не раздвинет свои шикарные ноги. Если же додумается ослушаться, то я быстро превращу её из роскошной модели с глянцевой обложки журнала, какую она из себя представляет сейчас, в голую шлюху, стоящую передо мной на коленях с мольбой в глазах и жалобными просьбами о моём милосердии пощадить её и не причинять физической боли.

Ничего себе… Куда это меня так понесло?

Сам поражаюсь потоку несвойственных мне мыслей, ведь я никогда не был приверженцем унижения, жестокого наказания в сексе или всего прочего, что связано с БДСМ. И я не могу даже списать столь гнусные помыслы на примитивную ревность, ведь я априори не могу испытывать её к женщинам по одной лишь простой причине, что воспринимаю их приблизительно на одном уровне с повседневными вещами, приносящими моему телу определённую пользу. Видимо, тут дело вновь в чувстве собственничества моего безумного монстра, который с самой первой минуты провозгласил дикарку своей. И потому мне ещё предстоит выяснить: кто этот смертник, с которым она общалась вчера после моего уезда?

— Возможно, ты хочешь то, во что превратил меня. И это упаковка, безусловно, выглядит привлекательно, но это — не я, Адам, и я в самом деле не понимаю, что вообще здесь делаю. Я сказала, что…

— Тсс… — ловко прислоняю палец к её нежному рту, что вновь собирается начать свою возмущённую тираду. Поддаюсь порыву и прижимаюсь корпусом к ней ближе. Не знаю, на кой хрен лишний раз мучаю себя, но ничего не могу с собой поделать. Тело требует прикоснуться к ней хоть как-то, а я лишь слепо иду у него на поводу. — Думаю, на сегодня хватит бессмысленных разговоров, Николина. Ты всё равно уже здесь, и сейчас мы вместе поедем на приём. Можешь не признаваться, но я знаю, что тебе понравился сегодняшний день, проведённый в моём доме, так же, как ты придёшь в восторг и от званого вечера. Поэтому, будь добра, отпусти наконец все ненужные мысли, спрячь свои милые колючки и просто наслаждайся моментом.