В ритме сердца

— Особняк? Ничего себе! И кому он принадлежит? Магнату, крутому политику или просто некому миллиардеру, которому крайне важно покичиться своим состоянием? — с нарочитым пафосом интересуюсь я, слегка проводя пальцами по ожерелью, от ослепительного блеска которого, по правде говоря, я до сих пор не могу прийти в себя после испытанного восторга.

— Определённо последний вариант, — усмехается он и поспешно отклоняет очередной входящий звонок от какой-то Сары.

— Может, уже наконец ответишь? Девушка явно потеряла тебя: за всё время в дороге уже раз сотый звонит, — укоризненно отмечаю я.

Не то чтобы меня это дико заботило, просто непрекращающаяся вибрация телефона уже осточертела бить по нервам, которые и так на пределе из-за шквала эмоций.

— Она подождёт до завтра, — безразлично заверяет он и полностью отключает телефон, убирая его в дверную нишу.

— Ну да, естественно, куда же она от тебя денется? — с осуждением покачиваю головой и почему-то мрачнею от непроизвольного потока своих предположений: раз эта Сара так настойчиво названивает ему, то ей явно невтерпёж пропустить через себя все удовольствия, что Адам может ей доставить.

Интересно, много ли таких неуёмных женщин, готовых чуть ли не с мольбами упрашивать его прислушаться к их плотским желаниям? А может, это вовсе звонит его девушка, которая ждёт не дождётся, когда он вернётся обратно в Нью-Йорк в их шикарные апартаменты и разложит её на хрустящих простынях, нещадно накрывая своим телом.

Чёрт! Какого хрена?

Мне что больше думать сейчас не о чем?

— Это моя секретарша, — будто слыша мои мысли, поясняет Адам, неотрывно глядя на меня. Не знаю, что именно он считывает по выражению моего лица, но внутри я чувствую, как вместе с возбуждением и злостью по венам растекается какая-то лютая, необузданная кислота, пожирающая изнутри с таким остервенением, что, кажется, вот-вот разъест все кости, мышцы и внутренние органы.

— Меня это не касается, — выплёвываю я и сама поражаюсь тому, насколько сильно мой голос пропитан металлом.

— А я смотрю, ты не только буйная, но ещё и очень ревнивая кошечка, — проговаривает он с неприкрытым удовольствием, срывая с моих губ шумный вздох удивления.

— Что? Я тебя умоляю. О какой ревности ты говоришь? Не смеши меня, Адам.

— Тогда почему ты злишься? — он смотрит на меня так, словно ждёт не дождётся услышать от меня новую порцию лжи.

— Если ты не заметил, я сегодня весь вечер злюсь, а ты, между прочим, ещё и специально меня провоцируешь, — мгновенно ощущаю, как с каждой секундой мне всё больше не хватает воздуха.

— Разве сейчас я что-то сделал? Вроде бы не трогал, не смотрел вызывающе, даже не сказал чего-либо провокационного, а ты прямо-таки побагровела от гнева, — приподнимает бровь, словно насмехаясь надо мной, и я тут же прикасаюсь ладонью к своей полыхающей щеке.

— Прекрати говорить ерунду. Я бешусь из-за того, что ты опять назвал меня «кошечкой», хотя я просила тебя не использовать все эти мерзкие словечки, — раздражённо цежу я, чувствуя, как накал вокруг меня достигает своего апогея.

— Так я назвал тебя уже после твоей вспышки ревности, — тихо, будто самому себе, произносит он, но мне всё равно удаётся расслышать каждое слово.

— Хватит, Адам, не обольщайся. Мы друг другу никто, чтобы я тебя ревновала, поэтому к моей «вспышке» ты никак не причастен. Я просто переживаю… Да и вообще мне жарко, вот и всё. Здесь совершенно нечем дышать, — торопливо заверяю я и небрежно откидываюсь на кожаную спинку сидения, пытаясь наладить дыхание.

— Ты уж определись в причинах своего негодования, — делая вид, что поверил мне, он нажимает на кнопку связи с водителем, который отделён от нас непроницаемой перегородкой. — Томас, сделай градус пониже. У меня тут девушка задыхается.

Вместо ответа вечно молчаливого водителя уже в следующую секунду моё лицо обдаёт лёгкой струёй прохладного воздуха, но, чёрт возьми, это ни капли не спасает. Мне кажется, если рядом со мной сейчас чиркнуть спичкой, непременно произойдёт взрыв, и я ничего не могу с этим поделать.

Да что же такое со мной происходит?

Мне прекрасно знакома ревность, и это точно не она. Определённо. Весь этот бурный всплеск, погружающий меня в полнейший хаос, всего лишь последствие физического перенапряжения от его дьявольских чар и волнения перед приёмом. Не более того. Какое мне дело до его личной жизни? Глупости! Я вообще ничего не хочу о нём знать. Ничего! Это не моё дело. Сегодня я просто эскортница, а он — мой начальник, а после мы с ним больше не встретимся.

В попытке отогнать беспорядочный рой ощущений и мыслей внутри себя прикрываю глаза и начинаю вспоминать годами расслабляющие меня дыхательные упражнения.

Вдох и выдох. Вдох и выдох…

Дышу так жадно, как только могу, но вместо спокойствия единственное, что обильно пропускаю сквозь лёгкие в кровь, — это тонкий аромат мужского парфюма, смешанный с более глубоким, особенным запахом его кожи, что неуклонно сводит с ума, приятно ласкает мне ноздри и «щекочет» в груди то, чему я никак не могу дать определение.

— Николина…

Я вздрагиваю от внезапно проносящейся волны зноя по коже. Открываю глаза и теряю дар речи, видя его горячую, крупную ладонь, бережно накрывающую мои пальцы, что всё это время самовольно отстукивали ритм по поверхности сидения.

— Тебе нужно успокоиться, иначе сегодня ты сведёшь с ума не только себя, но и меня тоже, — произносит он своим глубоким, низким голосом, от которого я уже готовлюсь ощутить чувствительные вибрации и повышенное давление его силы, но в этот раз он проникает до самой сердцевины не привычной властностью, а некой мягкостью и ласковым теплом, что словно обволакивает меня успокаивающим флёром. — Прекрати так много думать и постоянно злиться на меня вне зависимости от причин, которые сподвигают тебя это делать.

Чувствую, как властно он берёт мою руку в свою ладонь, переплетая наши пальцы, и бесследно растворяюсь, словно сахар в кипятке. Нет, вовсе не от мощного прилива возбуждения. Тут что-то другое. В это невинное соединение наших рук Адам не вкладывает ни грамма сексуального подтекста, лишь проявляет откровенное стремление хоть немного потушить мой накопившийся огонь из всевозможных страхов.

Я настолько парализована его простым, но столь интимным для меня прикосновением, что даже не нахожу в себе сил вырвать от него свою руку.

— Что касается вечера — сегодняшнее торжество организовано в честь открытия благотворительного фонда помощи бездомным детям, и хоть я уже и говорил, но повторю ещё раз: у тебя нет причин так сильно волноваться. Могу заверить, что весомая часть элегантно одетых людей с изысканными манерами, которых ты сегодня увидишь, способны вести себя в разы вульгарнее дешевых шлюх и драться похлеще многих бандитов твоего района, — произносит он умиротворительным, даже немного нежным голосом, а его глаза меняют цвет с устрашающего чёрного на оттенок шоколада, в сладости которого я утопаю с головой.