В садах чудес

Но в глубине души Пауль во все это не верил. Из глубины души поднимались испарения панического страха. Он чувствовал, что его пугает все — эта комната, и вся квартира фрау Минны, и она сама, и новый жилец Оскар Гофф, и улица перед домом, и весь этот квартал. Хотелось бежать отсюда, просить помощи. Но какая помощь была ему нужна, он и сам не мог бы объяснить. Иногда ему вдруг начинало казаться, что уже поздно и что никто ему уже не в состоянии помочь. А то вдруг возникало ощущение, что помощь еще может прийти, но он не знал, не мог понять, куда идти в поисках этой помощи, кто ее подаст.

Снова забилось сердце, его стало мутить.

«Надо держать себя в руках».

Он вспомнил о враче по нервным болезням, старом знакомом его отца. Правда, есть некоторое опасение: вдруг врач напишет отцу и тот будет обеспокоен состоянием Пауля? Впрочем, можно попросить его не извещать отца. В конце концов два взрослых человека всегда могут договориться… Решено, он все же обратится к врачу.

Пауль оделся и вышел на лестницу. Сегодня там не пахло кошками. Должно быть, поселившаяся было в подъезде или на чердаке кошка, все-таки убежала куда-то в другое место.

Стоя на лестничной площадке, Пауль вынул из кармана пальто записную книжку, полистал, нашел адрес врача. Затем расстегнул пуговицы, переложил книжку в карман пиджака — так надежнее. Он уже отдавал себе отчет в том, что хочет оттянуть визит к врачу. То есть он решил пойти, но будет всячески этот визит оттягивать.

На улице ему стало легче. Он вдохнул полной грудью сырой зимний городской воздух. С минуту наслаждался свободой, он мог пойти куда угодно. Но он знал, что эта свобода — на самом деле — мнимость. Потому что никакого выбора на самом деле не было. Он отлично знал, куда он пойдет.

Он перешел на другую сторону улицы, свернул несколько раз, углубляясь. Вот и арка, вот и подворотня. Все на месте, все реально существует. Вот и дом. Знакомое окно под самой крышей, оранжевая занавеска. Немного поплутав, он отыскал черный ход и начал подниматься по деревянным ступенькам.

У знакомой уже двери его снова охватил страх. Снова захотелось бежать. Но он не дал этому чувству разрастись. Сжал пальцы, легонько постучал кулаком в дверь. Послышались шаги. Снова — мгновенный страх. Дверь отворилась. На пороге стояла пожилая неряшливая женщина с растрепанными грязно-седыми волосами. В одной руке она держала мокрую тряпку. Дверь, ведущая из прихожей в комнату, тоже была открыта. Пауль видел царивший в комнате беспорядок.

Женщина походила на самую заурядную наемную прислугу. Страх прошел.

— Я ищу фройлайн Фосс, — все же Пауль говорил нерешительно. — Регина Фосс…

Услышав ответ, он был даже несколько разочарован. Подсознательно он ожидал совсем другого ответа. Например, что никто здесь не знает Регину Фосс, что никогда она здесь не жила…

— Вы опоздали, — бесцветным голосом произнесла прислуга. Чуть раньше бы пришли. Фройлайн Фосс переехала нынче утром.

— Она не сказала, куда? Не оставила адреса? Ничего не передавала?

— Нет. Съехала и все. Торопилась очень. Да ей просто съезжать, вещей у нее немного.

— А мебель?

— Мебель хозяйская. А вы кто, ее знакомый?

— А что, — спросил Пауль, сам стыдясь своего вопроса, — у нее было много знакомых?

— Вроде бы нет. Я никого не видала.

— Ну что ж. Прощайте.

— До свидания.

Пауль спустился по лестнице, выбрался, миновав арку, на улицу. Что у него сегодня? Ах да, визит к врачу.

Может быть, вначале отыскать Михаэля или Алекса, поговорить о том, о сем, и только потом отправиться к врачу?

Нет, он сделает наоборот. Сначала покончит с врачом, а когда будет свободен, разыщет Михаэля или Алекса.

Пауль вышел на трамвайную остановку и дождался трамвая.

Пока он ехал, начало нарастать раздражение, чувство неудовлетворенности. Хотелось закрыть глаза и не видеть людей и не смотреть на дома и улицы в окне трамвая.

Он добрался до двери с табличкой «Гоц». Прислуга открыла и объявила ему, что доктор Гоц теперь не принимает на дому, только в клинике. Да, и сегодня. Еще можно успеть. Пауль получил от нее адрес клиники и вписал в записную книжку.

Эта неожиданная трудность немного выбила его из колеи. Но переносить визит к врачу на какой-нибудь другой день уже не хотелось. Уже сложилось ощущение, что этот предстоящий визит — некая неприятная повинность, которую непременно нужно исполнить.

Сидя в кресле у двери, за которой шел прием больных, Пауль жалел о том, что не взял с собой ни газеты, ни книги. Смотреть по сторонам, видеть перед собой это обычное помещение перед кабинетом — стол, несколько кресел — все это почему-то раздражало невыносимо.

Из кабинета вышла пациентка. Пауль вошел.

— Не знаю, помните ли вы меня, я сын Якоба Гольдштайна…

Доктор Гоц не помнил его, но отца прекрасно помнил.

— Что же вас беспокоит, молодой человек?

Пауль начал рассказывать о беспричинном раздражении, о перепадах настроения…

— Вы, кажется, литератор?

— Да. («Я только что сказал ему, кто я, — подумал Пауль. — И вот он уже не уверен в том, что я ему действительно говорил это».)

— Нерегулярно питаетесь?

— Напротив. Весьма регулярно. Столуюсь у квартирной хозяйки. Очень аккуратная особа.

Доктор Гоц пошевелил пухлыми пальцами, поросшими мелкими светлыми волосками, и посмотрел Паулю в лицо через большие очки в роговой оправе. Паулю было неприятно. Доктор заставил его положить ногу на ногу, постучал молоточком по колену, затем велел Паулю встать, вытянуть руки. Затем снова велел сесть. Вид у доктора был несколько озабоченный.

— Есть какие-нибудь беспокоящие симптомы? — спросил Пауль.

— В том-то и дело, что нет. А что еще вас беспокоит?

В сущности, Пауль мог бы подробно описать являвшиеся ему картины, голоса; рассказать обо всем, что он видел и слышал. Но какой-то стыд мешал ему сделать это. Странно!

— Иногда по ночам мне снятся кошмары. («Но ведь это ложь. Ничего мне не снится, все происходит наяву».)

— Вы чего-то не договариваете. Женщина?

— Нет. В этом отношении — ничего особенного.

— Что ж, давайте пропишу вам микстуру — бромистый препарат. Успокоительное. Это безвредно. И — в случае чего — я к вашим услугам.