В тебе моя жизнь...

— Тихо, барыня, тихо, — приговаривала Дуняша, обтирая лицо хозяйки платком, смоченным прохладной водой. — Таперича так будет еще долго, пока дитятка на свет не появится. Сейчас постоялый двор найдем приличный, и отдохнете, барыня.

— Нет, — отрезала Марина. — Никакого постоялого двора. Едем! Нам надо срочно в Петербург!

Она боялась. Боялась того, что случится, если в руки ее супруга попадет это письмо, написанное князем Загорским из имения Юсуповых. Но была в страхе отнюдь не за себя. В первую очередь ее пугало, что Анатоля снова захлестнет волна необузданной злобы и ненависти, и он пошлет вызов Загорскому, который тот не сможет не принять. А это означало, дуэль, кровь одного из них, смерть…

А если он все же сможет обуздать свои эмоции и, рассудив, что дуэль может обернуться дурно для него самого (ведь даже останься он цел и невредим, его карьере при дворе придет неминуемый конец), Анатоль способен обратить свой гнев на свою супругу. Нет, не побоев страшилась Марина, боль физическую она перенесет. Она боялась того, что верный своей мстительной и злопамятной натуре Анатоль может выслать ее в какое-либо самое отдаленное из своих имений, например, в Долгое, что в Псковщине. Но выслать одну, без средств, без права видеться с ребенком. Марина могла пережить скудность быта и даже нужду, но разлуку с дочерью она бы не перенесла. Да и в том случае ее жертва, что она принесла, отказавшись от Сергея, была бы совершенно напрасной.

Бывали минуты, когда Марине казалось, что она совершила ошибку, поддавшись доводам рассудка, не пойдя на поводу у сердца. Да, когда-то сердце завело ее в такую ситуацию, из которой был путь только брак с Анатолем, но может быть, нынче все было бы иначе? Она вспоминала те мгновения, что провела в объятиях Сергея, вспомнила запах его кожи, шелковистость прядей его волос, которые она так любила пропускать меж пальцев. Она помнила его поцелуи, долгие и страстные, заставляющие ее терять голову и забывать обо всем вокруг. Как можно жить спокойно дальше, когда однажды побывал в раю?

Иногда Марина вспоминала о ребенке, что рос в ее чреве и который надежно, самыми прочными узами из всех существующих привязал ее к Анатолю. Ах, если б не было этого дитя, насколько иначе могла сложиться ее судьба? И тут же одергивала себя — грешные мысли, грешные…

Она приехала в Петербург лишь к обеду четвертого дня, несмотря на то, что заставляла кучера гнать карету и днем, и ночью, рискуя свернуть себе шею в этой ужасной гонке. Разумеется, почтовую карету догнать ей не удалось, и она переступала порог особняка на Фонтанке с тягостным ощущением страха перед неизвестностью, что ждала ее за дверями этого дома.

Марина прошла сразу же в детскую, даже не смыв с себя дорожную пыль и не переменив платье, так ей хотелось увидеть Леночку, обнять ее, вдохнуть ее детский запах. Та играла на полу в кубики и колечки, что бросила тотчас, увидев мать в дверях:

— Petite maman! Petite maman! [389]

Марина опустилась на колени и крепко прижала к себе маленькое тельце дочери, что буквально захлебываясь словами, французскими и русскими, пыталась рассказать ей о том, что произошло за время отсутствия матери: маленькие котята убежали в сад, и дворня их долго разыскивала, но Dieu merci отыскали; Helen выучила несколько новых слов на французском и научилась делать глубокий реверанс (до этого момента ей это никак не удавалось); papa обещался приобрести для нее cheval [390] .

389

Мамочка! Мамочка! (фр.)

390

лошадь (фр.)

— Cheval `a bascule [391] ? — с улыбкой уточнила Марина у дочери, но та только покачала головой и снова расцеловала мать в обе щеки и в лоб, погладила той волосы.

— Cheval, cheval, — повторила Леночка, и бонна поспешила уточнить, сделав небольшой книксен:

— Messier a d'eclar'e le poney, madam [392] .

Пони! Леночке только три года. Довольно рано, по мнению Марины, той садиться в седло. Она хотела так и заявить бонне, но, взглянув на нее, делающую очередной книксен, поняла, что может сейчас сказать это и Анатолю.

391

Лошадь-качалка (фр.)

392

Месье говорил о пони, мадам (фр.)

Марина выпустила дочь из объятий, поднялась на ноги и повернулась к супругу, что стоял сейчас в дверях детской и внимательно смотрел на нее. Бонна поспешила взять ладошку Леночки в свою руку и вывести ее в другую комнату, чтобы супруги могли без помех поприветствовать друг друга после разлуки.

— Vous voil`a [393] , — проговорил Анатоль и положил ладони ей на плечи, пристально взглянул в глаза. Она смело встретила этот взгляд и не отвела своих глаз, стараясь изо всех сил выглядеть спокойной, когда внутри ее раздирали на части сомнения и страхи. — Ты воротилась раньше срока. Смею ли я надеяться, что ты соскучилась по нас с Леночкой?

393

Вот и ты (фр.)

— Je suis enceinte [394] , — вдруг вырвалось у Марины помимо ее воли. Она внимательно всмотрелась в лицо Анатоля при этих словах. На его лице мелькнула радость и немного фальшивое удивление, и она поняла, что была права — он знал о ее тягости. Она слишком хорошо его изучила за прошедшие годы, чтобы он смог ее легко обмануть.

Анатоль притянул ее к себе и начал целовать в лоб, щеки, нос, тихо приговаривая «Bien-aim'e! Ma bien-aim'e! [395] ». Марина стояла, не шевелясь в его руках, борясь с неожиданным желанием отстраниться от него, оттолкнуть его руки. Как можно принимать его ласки, когда она несколько дней назад была в объятиях другого мужчины, когда она была неверна ему? В ней возник порыв открыться ему в своей неверности, рассказать ему правду, но она подавила его, хотя и с большим трудом — кому станет легче, если правда откроется? Только опять все осложниться донельзя.

394

Я беременна (фр.)

395

Любимая! Моя любимая! (фр.)

— Ты не представляешь, как я счастлив, моя милая, — прошептал Анатоль ей в ухо, обнимая ее крепко. — Это такая радость. О Господи, ребенок! Частичка тебя и меня, — он вдруг отстранился от нее, обеспокоенно взглянул в глаза. — Ты такая бледная, моя дорогая. Как твое здоровье?

— Я немного устала. Дорогой было дурно, — призналась Марина. — Позволь мне уйти к себе и отдохнуть.

— Ну, разумеется, милая, разумеется.

Отпуская ее, Анатоль приподнял ее лицо за подбородок и коснулся губами ее рта в легком поцелуе. Марина еле выдержала его сейчас, когда ее нервы были напряжены, словно натянутая струна. Она позволила поцелую немного затянуться, а потом быстро отстранилась от супруга с виноватым видом. «Прости», — прошептала она, потом быстро развернулась и ушла к себе в половину, где ее ждал сюрприз — Агнешка, ее милая, добрая Агнешка.

Увидев свою любимую няньку, Марина вдруг не сдержалась — кинулась в ее объятия и разрыдалась, не в силах более сдерживать эмоции. Она прижалась крепко-крепко к Агнешке, как в детстве, когда ей было плохо, и ласковые руки нянечки разгоняли ее боль, сводили на нет детские обиды и страхи. Вот и сейчас Агнешка сумела успокоить Марину, гладя ту по волосам и что-то шепча ей в ухо своим мягким певучим говором. Потом заставила ту снять платье, смыла мокрой тряпицей, дорожную пыль с ее лица и тела, и, напоив горячим ромашковым чаем, уложила в постель.

— Не уходи, — поймала няньку за руку Марина. — Останься, мы так давно не виделись. Я думала, свидимся только на день Петровой Матки [396] , когда ворочусь в Завидово.

— Я таксама, — сказала Агнешка, пристраиваясь рядом с ней в постели, и, обнимая ту, положила голову Марины себе на грудь. — Але приехал чалавек от барина, загадал збираться у Пяцербурх. Мяуляу [397] , барыне я потрэбна. И вось я туточки, моя касатка, подле тебя.

396

в западных губерниях Российской империи — 15 июля

397

Мол (бел.)