В тени больших вишневых деревьев II
Шрифт:
– Легко, – и поднял голову, обозначив на лице разъезжающиеся в разные стороны глаза…
После недолгого осмотра котелка Сергея, он пришел к выводу, что сделать нечто похожее на голове как у Звезды не получится, и предложил ему просто выбрить налысо ровно пол головы. По прошествии жарких прений, в промежутки которых было два подхода ко столу с взятием на грудь по полстакана водки, со словами:
– Лява, я тебя хоть и уважаю, но голову мы будем брить вдоль, а не поперек, – Сергей, в начале качнувшись в сторону, рухнул на пол лицом…
Минут через пятнадцать он был вновь водружён на стул с помощью еще одного провожатого в армию, нарисовавшегося не весть откуда. Да и вообще, к этому времени в комнате за номером 912 начались разброд и шатание: Кто-то ухолил, кто-то приходил,
Брили долго, и порезали голову еще сильней чем у Графа, да и линия водораздела лысины от волосяного покрова была мягко говоря не очень ровная. Отчего-то сбрили левую сторону, а когда Сергей немного приходя в себя спросил:
– А почему левую сторону побрили?
То Лява веско его обрезал:
– Так надо… – А вот кому надо не уточнил.
Наложение грима заняло еще где-то час, и Маэстро в этом случае проявил железную волю художника: Он за все это время не сделал ни одного подхода ко столу, мало того, не дал их сделать Сергею, хотя тот несколько раз порывался.
– Ну вот, смотрись в зеркало, – вытирая руки чей то рубахой промычал Лява.
– Бомба! – ответил Серега, увидев в зеркале нечто среднее между Звездой, недобритым зеком, и человеком получившим ранение в голову (кровь все еще сочилась из лысины).
Некому было еще оценить произведение искусства: Все кроме Маэстро и Сергея где то потерялись, и «Творец» вместе с «Творением» решили обмыть свой творческий союз. Некому было поддержать их в этом знаменательном событии звоном граненого стакана, а за одно и спросить: «Почему вместо белого грима Лява измазал лицо Сергея зеленым? А вместо черной звезды – нарисовал желтую?» Хотя кто их разберет эти творческие личности, они живут в своем мире недоступным для нас простых смертных.
– Ты Лява в натуре асс, – сказала вновь вспыхнувшая Звезда, так и не заметившая подвоха с красками, и опрокинув полстакана водки тут же грохнулась на пол… Было около четырех часов утра…
Покорячившись с полчаса Маэстро все-таки уложил теперь уже потухшую Звезду на кровать. Если бы Лява видел себя со стороны, то непременно б сыграл эту мизансцену в своем театральном кружке. Смотря на эту возню можно было подумать, что один тяжело раненый боец находящийся еще в сознании, вытаскивает своего товарища истекающего кровью с поля боя. Маэстро падал и вставал с безжизненным телом Сереги, ползал с ним по полу кряхтя и матерясь на все лады, потом обнявши его лепетал ему чуть не плача в лицо:
– Серый… Серый брат… Вставай… Пожалуйста… Ну пожалуйста, вставай…
Все было тщетно, вражеская пуля слепленная из водки и заварного пирожного уложила на повал Звезду, так и не дав ей толком разгореться на небосклоне 6-го общежития. И как только тело Сергея было положено на кровать, в это же мгновение сделав глубокий выдох, Лява загремел рядом, так сказать закрыл своим телом товарища…
Не знал Фефелов Вячеслав, что Сергей Пожидаев унаследовал от своего отца одну особенность: При большом поступлении в организм спиртного – спать как убитый, в прямом смысле слова. Существовала какая то тайная кнопка в мозгу у Сергея, когда после N-го количества выпитого алкоголя она нажималась, и никто, и ничто уже не могли поднять его. Не знал об этом даже Граф, который после вояжа вернулся в комнату с толпой поклонников. Конечно, ему приходилось раньше после пьянки поднимать друга, но тогда эта «кнопка» не была нажата…
Пир горой продолжился и по мере приближения утра, провожатые стали тоже в прямом смысле слова – расползаться по своим комнатам… Гром грянул средь ясного неба, а если быть точнее: В пол седьмого утра прямо в комнате 912, когда Юрка глянул на часы и понял, что он уже опаздывает. В районный Ленинский военкомат города Новосибирска ему надлежало прибыть в 7-00 утра. А у него еще ирокез на голове, и гримом на лице нарисована маска Дракона.
К этому времени в «живых» остался только Казах. Как назло ножницы которыми стригли волосы словно в воду канули. Тогда Казах притащил из соседей комнаты совершенно тупые ножницы,
я даже бы сказал абсолютно. Они не только не резали волосы, они даже бумагу жевали будто пробовали ее на вкус. Но время не оставляло Графу выбора, и Казах принялся кромсать ими ирокез… Смыть грим тоже оказалось непростым делом, и частично смыв его Юрка принялся будить Сергея не обращая внимание на то, что у того пол головы сбрита, и все лицо в краске.– Серый вставай! Серега, давай подымайся! – кричал он тормоша мертвецки спящую Звезду.
Но она абсолютно не реагировала ни на звуки, ни на физическое воздействие. Тогда на выручку пришел Казах, и тоже начал кричать и дергать Серегу периодически отпуская пощечины. Результат – ноль… Время все поджимало и поджимало, а Граф не хотел уехать не попрощавшись с другом, да и к тому же он должен был его проводить до военкомата. Хотя как он мог в таком виде не только проводить, а вообще выйти на улицу? Поняв, что ни физическими, ни звуковыми воздействиями ничего не добиться, Юрка набрал полный чайник холодной воды, и одним махом вылил всю ее на лицо Сергея.
Тот открыл глаза, потом молча встал, взялся двумя руками за стол, и рванул так его, что тот аж подлетел в воздух вместе с бутылками, пирожными, гранеными стаканами и тортом. Сделав кульбит в воздухе стол приземлился на пол. Раздался грохот, который сотряс на время притихшую комнату за номером 912. Затем, обернувшись на призывника и «парикмахера», Сергей во все горло закричал:
– Идите на х…й! Козлы вонючие! – Далее опять лег на кровать, и тут же заснул…
Сергей проснулся когда уже солнце садилось на западе, и его лучи слегка окрасили стены комнаты номер 912 в желто-оранжевый цвет. Это первое, что он увидел открыв глаза потому, как лежал на боку лицом к стене. Второе, что он понял, что его подушка почему-то мокрая, и когда он оторвался от нее чтоб посмотреть что с ней, то она еще оказалась вымазана какой-то краской в зеленый и желтый цвет. Некоторое время он рассматривал замысловатые зеленые и желтые пятна на ней пытаясь понять откуда они появились, и почему подушка мокрая. Что-то мелькнуло в его голове, но такое далекое, такое смутное, и Сергей пытаясь уловить это виденье потер рукой лоб… Тут же он понял, что с его волосяным покровом тоже что-то не то…
Но заострять свое внимание на этом Сергей не стал, т.к. почувствовал мощный позыв – вчерашние пирожные требовали свободы. Мгновенно перевернувшись на другую сторону, и опустив свою голову вниз, он стал издавать характерные звуки идущие откуда то изнутри. Слезы градом потекли из глаз,… и только. Сергей понял, что в его желудке пусто как в пересохшем колодце, даже желчи не было… К характерному звуку еще стало примешиваться какое-то рычание, и под этот аккомпанемент, он смутно стал вспоминать как пугал унитаз этими самыми пирожными. Как сквозь сон Сергей увидел туалет полностью заваленный заварными изделиями – видно вся вчерашняя гопкомпания там отметилась…
Это воспоминание навеяло в гудящую от похмелья голову навязчивую мысль, что убирать придется все это художество ему, и Сергей негромко с откуда-то взявшейся хрипотцой произнес:
– Твою мать…
Тут его взгляд скользнул дальше по полу и уперся в разбитую бутылку водки и он снова прохрипел:
– Бл…ть,… кто-то еще разбил бутылку…
Во время этой реплики взгляд продолжил свое шествие по полу, и вдруг застыл на месте. Взору Сергея предстала монументальная картина крушения праздничного стола: Тот лежал на полу, и его ножки торчащие вверх создавали впечатление поверженного гладиатора на арене Колизея. Вместо песка вокруг него были рассыпаны крошки стекла от граненных стаканов, которые в лучах заходящего солнца искрились всеми цветам радуги. Тут же валялись целые и разбитые бутылки из под водки, два графина из которых выбежал морс, разлившись по полу словно кровь. И как и положено на гладиаторских боях, всюду валялись гнилые фрукты, но только в случае комнаты 912, вместо фруктов недовольная публика бросала в состязающихся все те же заварные пирожные. Но квинтэссенцией этой картины был торт, который лежал почти по середине комнаты. И не просто лежал. Кто-то наступил на него, а потом размазал его по всему полу…