В тени престола. Компиляция 1-12 книга

Раймон проснулся рано, пожалуй, чересчур рано. Нервы, расшатанные постоянными страхами, унижениями, увертками, лавированиями между двух огней, годами и изнурительной войной, давали о себе знать. К тому же сон, увиденный старым графом, просто вывел его из состояния душевного равновесия, заставив несколько раз просыпаться посреди ночи в поту.

Граф долго ворочался, пытаясь заснуть, но сон возвращался к нему вновь и вновь, заставляя в ужасе вздрагивать и просыпаться. Простыни и подушки промокли от его холодного пота, доставляя дополнительные страдания.

Раймон свесил ноги с постели, опустил голову на грудь и вспомнил сон, мучавший его всю ночь:

«Он шел по своему дворцу. Шел по темным, безлюдным и пыльным коридорам, не встречая ни единой души. Свет, лившийся в окна (был яркий день), вместо тепла обдавал тело графа могильным холодом, заставляя его ежиться и прятать руки в карманы камзола. Он с шумом раскрывал тяжелые двери комнат, тщетно ища кого-нибудь из челяди, слуг или придворных. Но, только скрипы дверных петель, да гулкие шаги многократным эхом отзывались Раймону. Наконец, он вошел в большую залу дворца, надеясь встретить там людей. Но, несмотря на яркий свет, лившийся из залы в темный коридор дворца, старый граф не нашел там никого…

Хотя…

Лучше бы он, действительно, не нашел там никого! На его родовом троне… сидел король Филипп, одетый, почему-то, в кожаный фартук мясника. Вплотную к трону был придвинут большой дубовый стол. Руки, лицо, фартук и торс короля Филиппа были забрызганы чем-то красным…

Граф подошел ближе и вздрогнул: это был свежая кровь! Человеческая кровь!

– Ваше величество… – произнес граф не своим голосом, – какая неожиданная встреча…

Филипп оторвался от разделки туши, человеческой туши, поднял свой ледяной взор на графа. Раймон похолодел, онемел и окаменел, с большим трудом удерживая себя от того, чтобы не увернуться от взгляда короля.

– Здравствуй, Раймон. – Спокойно, даже слишком спокойно, ответил король. – Вот, понимаешь, решил убить время, занимаясь разделкой туши… – он зло улыбнулся уголками рта, сохранив каменное выражение лица и холодность взгляда. – Знаешь, Раймон, а мне понравилось… – Король взял что-то, лежавшее на столе и протянул графу. Раймон закричал и закрыл лицо руками. Вытянутая рука короля Филиппа Французского, вся покрытая кровью, держала за волосы голову… его сына!.. Он бросил ее графу. – Лови! Она, Раймон, твоя! Делай с ней, что пожелаешь! Дарю! Помни мою милость и не смей говорить, что король Филипп жаден до подарков своим вассалам…

Раймон с трудом поймал голову сына и прижал ее к себе, все еще продолжая неотрывно смотреть на короля. Внезапно, он почувствовал, что губы на отрубленной голове шевелятся, а король Филипп взглядом показывает графу, что надо посмотреть на лицо его сына…

Граф наклонил голову и, с трудом превозмогая себя, посмотрел в лицо своего сына.

Раймон-младший улыбался, моргая своими остекленевшими глазами.

– Здравствуй, отец… – произнесли губы отрубленной головы, – спасибо тебе за доброту и заботу…»

Граф протянул руку к кубку с вином, стоявшему на столике возле его постели, и заметил, как дрожит рука, а вино из трясущегося кубка стекает по ней, орошая каменные плиты пола красными каплями.

Раймон с раздражением отшвырнул кубок, который со звоном ударился о стену, упал на пол и покатился по комнате. Он вытер мокрое от пота лицо, встал и на шатающихся ногах направился к дверям.

Граф резким рывком распахнул двери спальни: прохладный воздух коридора немного освежил его своим дуновением. Раймон потряс седеющими волосами, тяжело вздохнул и, набрав как можно больше воздуха в легкие, крикнул слуг, заметавшихся по этажам дворца, словно перепуганные зайцы при виде ястреба, внезапно выныривающего из-за тучи и пикирующего на освещенный солнцем луг. Граф немного поежился и плотнее закутался в теплый халат, огляделся по сторонам и неспешной походкой направился в сторону большой дворцовой залы. Он раскрыл тяжелые двери и, словно крадучись, заглянул туда, поймав себя на мысли, что он ходит по своему родовому дворцу, как какой-нибудь ночной вор.

Внезапно, граф услышал за своей спиной громкие шаги, похожие на топот нескольких бегущих человек. Раймон резко развернулся и посмотрел в сторону, откуда шел звук: четверо слуг с факелами в руках спешили к нему.

– А-а-а, вот и вы, бездельники, – хмуро произнес он, окидывая заспанные лица своих слуг, – наконец-то…

– Простите, хозяин, замешкались малость… – слуги прятали свои встревоженные лица и отводили глаза. – Сеньор виконт, понимаете, уже встал и приказал нам вооружать его к поединку…

Раймон внезапно вспомнил, что именно сегодня истекли те несколько дней, данные герольдами крестоносцев на приготовление к смертельному поединку. Он покачал головой, прикусил нижнюю губу и отослал слуг обратно к своему сыну, приказав им направить к нему его оруженосцев и конюших. Когда они, облегченно вздохнув, убежали, оставив его наедине со своими мыслями, Раймон тяжело вздохнул и, понуро опустив голову, пошел в спальню.

Сегодняшний день должен был решить очень многое, расставить точки в этой, как казалось графу, слишком затянувшейся истории, конца и края которой не было видно…

– Combat a l?outrance… – с какой-то злостью и, одновременно, обреченностью в голосе произнес он, опускаясь на край постели, – черт бы их всех побрал… – Раймон уставился в окно, робко освещаемое лучами восходящего осеннего солнца. Перед ним пролетела вся его беспутная, скомканная и, словно нелепая шутка, жизнь. – Доигрался…. Теперь пора платить по счетам… – Старый граф присел на край постели. Ему, почему-то, вспомнился вчерашний разговор, состоявшийся у него в комнате с сыном.

Молодой виконт Раймон, также, как и отец, принял вызов на смертельный поединок, глубоко всадив свой меч в щит сенешаля де Леви. Отец, удивившись и испугавшись, посмотрел на него, но решился заговорить только тогда, когда смог остаться с виконтом наедине.

Раймон-младший нервничал, хотя и старался не показывать этого. Отец прочитал неуверенность, которая ледяной искоркой сверкнула в глазах его сына.

– Зачем?.. – глядя в глаза виконту, спросил отец. – Тебе, что, мало моих мучений?..

– Нет. – Холодно и неожиданно резко ответил юноша. Его руки, сжатые в кулаки, побелели. – Мне самому надоело все это. – Он вздохнул и добавил. – Хуже горькой редьки…

– Это не твоя война… – попытался урезонить его Раймон-старший.

– А чья, отец? – С надрывом в голосе спросил его сын. – Твоя? – Он отрицательно покачал головой, обжигая пристальным взглядом старого графа. – Катаров? – Виконт кисло ухмыльнулся. – Им, в сущности, все равно. Я видел их равнодушные лица и кислые физиономии, когда ты повелел им, единственный раз в жизни, направить свои части для обороны Тулузы. Они, отец, заботятся только о своем благополучии, только и всего! Зато! Зато, я видел, как скривились, озлобились и, одновременно, побледнели их морды, когда все услышали о сожжении Сен-Феликс! Боже мой! Какая, право, трагедия! – Виконт засмеялся. Его смех был какой-то напряженный, нервный. – Я просто радовался, когда увидел, как они расстроились! Первый раз, отец! Они поняли горечь потерь, горечь смертей, разорений и убытков!!!