В третью стражу. Трилогия

– Нет, - ответила она на предложение Табиты Рамос.
– Оно... Она тяжелая, - Кайзерина прищурилась, рассматривая "энфильд".
– И к тому же я журналистка... Нонкомбатант... Вы понимаете?

На нее посмотрели с презрением.

"Буржуазка... трусиха... аристократка гребаная..."

Маленькая женщина, одетая в мешковатые мужские штаны, и с револьвером на поясе тоже прищурилась, рассматривая Кайзерину, "оправдывающуюся" перед Табитой. Сейчас она совсем не походила на ту Герду, с которой Ольга познакомилась в Париже еще в апреле.

Та Герда

носила модную шляпку, ходила на высоких каблуках и умело пользовалась косметикой. Тонкие черты суженного к подбородку лица, большие красивые глаза и облик женщины-девочки, едва ли не подростка - изящный, притягательный, полный эротического подтекста. Очень немецкий облик, если знаешь, о чем речь. Берлинский... Как бы намекающий на порок. Но, возможно, и парижский, на порок отнюдь не намекающий, потому что

принятое

в обществе

пороком не является. По определению.

– Испугалась?
– спросила Герда, кладя руку на "лейку", висевшую на шее. Сам аппарат болтался чуть ниже небольших грудей, топорщивших оливкового цвета мужскую блузу.

– И не вздумай!
– покачала головой Кайзерина, доставая из кармана сигареты. У нее на дорожной юбке накладные карманы, как на офицерском френче, весьма удобная вещь: всегда есть куда положить сигареты и спички.
– Будешь?

– Буду, - Герда подошла и спокойно взяла из пачки сигаретку. На красивых губах блуждала улыбка, глаза сияли.
– Хороший выйдет снимок, - кивнула она на женщин, стоявших в очереди к огневому рубежу, и закурила.

"

Испанские женщины учатся стрелять из винтовки

...

не снимая каблуков

".

– Да, - согласилась Кайзерина.
– Хочешь, пристрою в Вене?

– Не надо, - качнула головой маленькая Герда.
– Я печатаюсь только в "Ce Soir".

"В этот вечер", - машинально перевела на русский Ольга.
– Простенько и со вкусом...

Было жарко, пахло солью и горячим песком. Стрельбище - небольшая лужайка с пожелтевшей от зноя травой - находилось почти на берегу моря.

Выстрел. Выстрел. Еще...

"Интересно, - подумала Ольга, медленно, с наслаждением, затягиваясь и наблюдая из-под полуопущенных ресниц, как стреляют испанские дамочки.
– Интересно, а как здесь было

тогда

?"

Мятеж вспыхнул 9 июля. Девятого, а не семнадцатого, как случилось в ее прежней жизни. Но дело не в датах, хотя разница в восемь дней тоже кое о чем говорит, дело в другом. Девятого здесь стреляли. Говорят, в Барселоне были нешуточные бои, и то, что легитимисты город удержали, скорее чудо. Однако задумалась Ольга не об этом. Думала она об Олеге и Степане, которые оба два именно в Барселоне и встретили начало гражданской войны. Впрочем, не так. Если честно, о Степане Ольга вспомнила не сразу, а чуть погодя, потому что думала она на самом деле только об Олеге.

"Олег..."

Самое интересное, что не выгони он ее тогда из Испании, девятого она бы тоже оказалась в Барсе... Но не сложилось: приехала четвертого, уехала шестого. Однако в памяти, в ее странной - "легкой" - памяти, ничего не пропускающей, но многое скрывающей до времени в жемчужных туманах "как бы забвения", в этой вот "девичьей" памяти Ольги-Кайзерины та история начиналась едва ли не на неделю раньше...

***

А-а-а... я улетаю... и к вам не вернусь...

Сон приснился по пути из Бургаса в Ираклион, где они должны были пересесть на итальянский пароход, идущий в Мессину. Приснился, оставив странное ощущение в груди и породив еще более странные мысли. Особенно запомнился полет...

А-а-а... я улетаю... и к вам не вернусь...
– она выворачивает руль, и "Майбах" срывается с полотна шоссе, - устремляясь в свой первый и последний полет... к солнцу, стоящему в зените, в голубизну неба и... в темную синь моря...

Проснулась сама не своя, но потом подышала носом, подумала, выкурила пахитосу и пришла к выводу, что все нормально. Никто ведь ее еще не преследует, и не стреляет по "Майбаху", да и "Майбаха" никакого у нее пока нет. Но обязательно будет и не потому, что ей так хочется "полетать", а потому, что идея хорошая. Богатая идея: красивая машина для красивой женщины... Очень даже!..

"Нас пугают, а мне... не страшно".

И правда - страха не было. Колыхнулось что-то в самом начале и ушло - как... утренний туман. Она даже не удивилась, привыкла потихоньку: за полгода-то как не привыкнуть.

Кейт поднялась на палубу, оставив Вильду досыпать, постояла у ограждения фальшборта, глядя на море и встающее над ним солнце.

"Странно, - думала она, подставляя разгоряченное лицо ветру, выудив из кармана летнего пальто небольшую - всего-то двести грамм - серебряную фляжку.
– Добро бы одни ужасы снились..."

Но снилось разное. И, обдумав сновидения еще раз - на трезвую голову, так сказать, - Кейт решила: "не стоит зацикливаться", - и выбросила весь этот бред из своей чудной во всех отношениях головы. Красивой, умной, умеющей целоваться, петь под гитару и сквернословить, очаровывать и испепелять взглядом, и много еще на что способной. Выбросила и забыла, совсем. Как отрезало. И не вспомнила до самой Барселоны, куда прибыла четвертого июля, отправив Вильду из Таранто морем в Геную, а оттуда уже - "рукой подать" - поездом до Мюнхена.

Вильда уехала. Ее и уговаривать не пришлось. "Девушка" загорелась вдруг идеей "проявить самостоятельность" и, раз уж так получается, - посмотреть заодно, в смысле по дороге, все эти - или пусть только "некоторые из" - замечательные города и городки северной Италии, с весьма увлекательными для читающей публики названиями: Парма, Верона, Брешия или, скажем, Бергамо...

Уехала... А Кайзерина продолжила свой путь в Испанию. И вечером четвертого обнимала уже, - сгорая от страсти и изнемогая от нежности, - своего "кузена Баста". Потом пришла ночь - жаркая, каталонская, - плывущая огромной ленивой птицей. Ночь бродила в крови хмелем любви, наполняя тела и души желанием, опьяняя, сводя с ума и напоминая двум грешникам в истинно католической стране, что есть настоящий Рай.