В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
– У меня в номере есть шампанское, - сообщил с ехидной усмешкой Виктор.
– Две бутылки!
Федорчук и всегда-то был запасливым. А уж тем более после того, как переехал из Белокаменной в Харьков, а оттуда в Мать городов русских, и перешёл на "ридну мову", став "щирым козаком" и отпустив висячие "вуса", достойные самого Тараса Шевченко. Хорошо оселедец на голове не завел.
– Так...
– сказал Матвеев.
– Ты...
– добавил Ицкович, в упор посмотрев на "хохла".
– А що, чи у вас нема?
– "удивился" Федорчук, посмотрев на них наивными до издевательства глазами.
Ответ
Сразу за площадью праздничная толпа - не исчезнув совсем - значительно поредела. Многоголосый гул пропал, остались отдельные голоса на местном, французском, английском и немецком языках. Ближе к каналу какой-то женский голос недовольно верещал по-русски: "Я же тебе говорила, быстрей надо! А ты, успеем, успеем... Ну и где этот твой фейерверк, я тебя спрашиваю?!". Немножко фейерверков здесь было - периодически с обоих берегов канала в небо с шипением взлетали ракеты и с громким треском рассыпались над крышами разноцветными искрами.
Ругающаяся по-русски парочка остались позади на набережной. Ицкович, несмотря на выпитое, уже начал поеживаться в своем не слишком подходящем для такой погоды плащике. С канала тянуло холодом, хотя снега почти не было. Так чуть-чуть и кое-где, но зато на деревьях, скамейках, бортах барж и катеров, везде - лед.
– Так, - твердо заявил Олег, останавливая компанию на пороге открытого питейного заведения.
– Или мы сейчас зайдем, или я дам дуба!
– Ни в коем случае!
– заявил Матвеев, обнимая Олега за плечи и делая длинный выдох прямо в лицо.
– Мы не дадим тебе погибнуть, Цыц! Мы согреем тебя своим дыханием.
– Не дыши на меня, от тебя перегаром несет!
– отмахнулся Олег.
– Ну, по полтинничку и вперед?!
– Нет, - заявил на это с самым серьезным видом Федорчук.
– На это я пойтить никак не могу!
– И оценив выражение лица Олега, добавил с хохотком:
– По "стописят"!
***
Из-за угла дома, красного, с белыми - хорошо заметными в свете фонарей - полосками кирпичной кладки, появилась невнятная фигура. Кто-то темный, невысокий и какой-то словно бы сгорбленный или скособоченный.
– Люди добрые! Помогите Христа ради! Век за вас Бога молить буду!
– последней вещью, которую Степан Матвеев ожидал найти в новогоднем Амстердаме, был нищий, просящий подаяние на чистом русском языке.
Все трое разом остановились. Похоже, для Федорчука и Ицковича это оказалось ничуть не меньшей неожиданностью. Степан шагнул вперёд, собираясь рассмотреть это странное явление природы поближе, оглянулся по сторонам - ещё не хватало, расслабившись, нарваться на хитрую "подставу". Но поблизости никого не было - да и вряд ли кто рискнёт напасть на троих здоровых пятидесятилетних мужиков. Хотя соотечественники горазды на
разные
выдумки - это Степан помнил по уже относительно далёким теперь девяностым. Потому расслабиться себе не позволил. Олег с Виктором остались несколько сзади - так что опасность со спины Матвееву не грозила, а неизвестный при ближайшем рассмотрении
оказался достаточно обычным сморщенным старичком с козлиной бородкой, но притом в валенках и в старом..."Пальто", - решил Степан, не вспомнив сходу, как называется этот фасон верхней одежды.
– С Новым Годом, дед!
– поприветствовал он вслух, - Ты что, правда, русский?
– А как же иначе?
– затараторил старик, - Русские мы, канешна. Вот, и документ по всей форме имеется, - и к удивлению Матвеева вытянул из кармана и протянул к свету какую-то странного вида бумагу, пожелтевшую, исписанную черными с завитушками буквами и украшенную выцветшей печатью с двуглавым орлом. Вот только птица эта показалась Степану какой-то очень уж старорежимной, да и сама бумага, наводила скорее на мысль о подорожной, чем о справке из посольства. "
Сей документъ удостоверяетъ, что
...". Дальше и разглядывать не стал - какая разница. Раз люди умеют подделывать денежные купюры со всеми степенями защиты, то нарисовать какой-то мелкий квиток от руки - раз плюнуть. Кстати, а что это вообще такое, "подорожная"? Да ещё с ятями и твёрдыми знаками...
– Добрый человек, - повторил дед, - помоги душе християнской. Невмоготу мне боле у немцев, занесла вот, дурака, нелёгкая. А теперь что ж? Котор год ужо за грехи свои мыкаюсь. На хлеб, ради Христа прошу.
Что-то здесь было не так. Никак не совмещались в сознании этот дедок со всеми своими словечками и набережная канала в веселом и продвинутом по всем статьям городе Амстердаме. И вообще какой-то это был
странный
нищий! Но додумать мысль до логического завершения Матвеев не успел. Его раздумья прервал Ицкович - подошел и молча сунул в руку старика несколько скомканных купюр.
"Во дает!"
– Помогай тебе Христос, - начал кланяться старик, - хоть ты и не нашей веры, а человек, видать, добрый!
На это Олег только хмыкнул и так же молча - без обычных своих комментариев с "двойным дном" - отошел в сторону.
– Трымай, диду, - протянул деньги и "украинскоподданный", - бо немае кто казав бы, що Виктор Хведорчук ближньому не допомиг в нужде его.
Теперь, судя по всему, настала очередь самого Степана. Бомж это или не бомж, жулик или нет, русский он или не русский, а ударить лицом в грязь перед школьными приятелями Степан Матвеев, доктор наук и профессор, не мог. И он вытянул из внутреннего кармана пальто кошелёк, щепотью захватил всю бумажную наличность и даже не задумавшись посчитать - отдал старику. Что там какие-то пятьсот евро? Один раз живём, в конце концов!
Вокруг было как-то непривычно уже - тихо. Даже шипение и треск ракет прекратились.
– Спаси бог вас, люди добрые, - сказал дед, - уважили старика, ой уважили. Коль вы ко мне по-хорошему, - поймал он за плащ собравшегося было идти дальше Ицковича, - то и я вас отблагодарю. Исполню любое
желание
. Что спросите, то и ваше будет.
Теперь он уже как-то не выглядел сгорбленным, сморщенным и вообще старичком. Казалось даже, что стоящая перед ними фигура светится изнутри.
– Говорите,
чего
желаете