В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
,
4 мая 1929 года
На платформе железнодорожного вокзала в Констанце она остановилась на мгновение, отстав от Луи-Виктора на пару шагов. Ее очаровал вид Боденского озера: недвижная, как стекло, вода отливала ультрамарином и золотом. От сияния начинали слезиться глаза, но красота невероятного простора, пронизанного солнечным сиянием и резкими росчерками птичьих крыльев, завораживала, не позволяя отвести взгляд.
– Эдле фон Лангенфельд, не так ли?
– вопрос, раздавшийся откуда-то из-за правого плеча, застал ее врасплох. Кайзерина вздрогнула, оборачиваясь на жесткий заставляющий трепетать
– Эдле фон Лангенфельд, не так ли?
– голос принадлежал коренастому старику с правильными чертами лица, несомненно, отсылающими понимающего человека к одной из старых палатинатских фамилий, и пышными седыми усами по моде прошлого века над тонкогубым жестким ртом.
– Ох!
– вырвалось у Кайзерины при виде этого человека.
– Что вы сказали, эдле?
– спросил старик, нарочито поднимая ладонь, сложенную ковшиком к уху.
– Я стал плохо слышать с годами...
Глаза фельдмаршала Хетцендорфа смотрели на Кайзерину с равнодушной жестокостью фамильного рока. Голубые, выцветшие от возраста глаза, напоминающие цветом холодное рассветное сияние.
– Здравствуйте, ваше превосходительство...
– выдавила из себя едва ли не раздавленная величием "Грозного Франца" Кайзерина.
Голос ее прозвучал жалко.
– Высокопревосходительство!
– каркнул старик.
– Впрочем, не трудитесь, дитя, эти убожества отменили наши титулы и выбросили в клозет все правильные слова. Что вы здесь делаете? Где баронесса Кински?
Вот так - без перехода, без жалости и пощады, наотмашь!
"Старый сукин сын!" - ее охватил гнев, мгновенный, испепеляющий, словно взрыв пороховых складов.
– Я совершеннолетняя!
– заявила Кайзерина.
Это не было правдой - до совершеннолетия оставалось еще семь месяцев - да и, в любом случае, не объясняло ее присутствия на Боденском озере в сомнительной компании разноплеменных повес и кокоток.
– Разумеется, - усмехнулся в усы старый фельдмаршал.
– Бедная Европа, увы...
– Проблемы?
– Луи-Виктор появился рядом с ней как раз вовремя.
– Месье?...
– Франц Хетцендорф, - представился старик, откровенно изучая Луи-Виктора. Взгляд фельдмаршала при этом ничего хорошего не предвещал. Так могут "смотреть" орудийные жерла...
– Полагаю, что имею честь познакомиться с фельдмаршалом Хетцендорфом? Польщен. Это великая честь, хотя наши народы и были противниками в той войне, - когда Луи-Виктор хотел, он умел вести себя весьма с
ветски
.
– Разрешите представиться, ваше высокопревосходительство, маркиз де Верджи.
И все, собственно. Вежливый обмен репликами, и старый фельдмаршал даже не решился спросить, в качестве кого сопровождает его дальнюю родственницу маркиз де Верджи. Муж, любовник, покровитель...
– Разрешите, откланяться!
– Рад знакомству.
Луи-Виктор взял ее под руку, коротко заглянул в глаза и повел прочь, догоняя ушедшую вперед компанию.
От взгляда, как от поцелуя, привычно перехватило дыхание, и чуть-чуть поплыла голова, словно в теплом майском воздухе висела кокаиновая пыль. Кайзерина оперлась на руку своего мужчины и с удовольствием ловила устремленные на ее спутника взгляды. Женщины смотрели на него с интересом, а иногда и с открытым
вожделением, во взглядах мужчин ощущалось раздражение и ревность.– Пойдем, милая...
Он был красив... ее Луи-Виктор. Выразительное породистое лицо, темные глаза, черные волосы... Высокий - Кайзерина едва дотягивала ему до плеча, а ведь она была не из маленьких - крепкий, спортивный, но не в этом дело. Совсем не в этом...
Много позже, году в тридцать третьем или тридцать четвертом, когда она близко сойдется с Анаис Нин... в дневнике писательницы Кейт Кински найдет описание идеально подходящее под то, каким она видела Луи-Виктора. "
Он играл в шахматы в кафе, куда приходили старые актеры послушать старых музыкантов, исполнявших классические квартеты. Он любил смотреть на рассвете на проституток, усталой походкой плетущихся домой.
Он рвался ухватить все, что еще не успело
"
навести красоту
"
, нацепить украшения: женщин, еще не причесанных, еще не окончивших макияж
..." Но в отличие от Генри Миллера, Луи-Виктор не носил нелепых костюмов и знал толк в хороших винах и редких блюдах для гурманов. Он всегда был, что называется, при деньгах - Кайзерина пыталась не думать о том, откуда берутся эти деньги, - играл на скачках, частенько посещал казино и знал, кажется, пол-Европы, имея в виду, разумеется, публику вполне определенного сорта. Впрочем, водился он, кажется, и с бандитами, но даже тогда одевался со вкусом, какой редко встретишь среди современных европейцев. Однако Луи-Виктор был именно человеком вкуса. Он знал вкус жизни и умел развить его у другого человека. У женщины. У нее. У Кайзерины...
***
Они спустились к озеру, погуляли немного по набережной, обмениваясь шутками, смеясь и перекрикивая духовой оркестр, игравший без перерыва вальсы Штрауса. Потом посидели в ресторанчике, где под неодобрительными взглядами обывателей пили французское шампанское вместо честного немецкого пива или рейнского вина. А еще - потом, они снова гуляли вдоль озера и в парке. Погода стояла чудесная, и всеми - Кайзерина не исключение - овладело замечательное настроение...
– Прошу прощение, господа!
– мужчина, преградивший дорогу веселой компании, говорил вежливо, но в голосе его звучала угроза, и весь его облик, одежда, взгляд светлых глаз, тяжелые кисти и запястья излучали враждебность.
– Что такое?
– спросил Луи-Виктор, останавливаясь и переходя с французского на "язык бошей".
– Прошу прощения, - повторил высокий крепкого сложения мужчина, одетый в брюки-галифе, заправленные в сапоги с высокими голенищами, коричневую рубашку с галстуком и каскетку.
– Вам туда нельзя! Извольте пройти вокруг.
– Что за дела?
– Луи-Виктор сузил глаза и подобрался, словно собирался драться.
– Туда нельзя. Вам придется, пойти в обход, - указал мужчина на другую тропинку, и Кайзерина увидела на его руке повязку со свастикой...
"Коммунист? Нет, кажется, все-таки социалист..."
– А что там такое?
– вклинился в короткий, но обещающий быстро перерасти в скандал разговор, капризный голосок Нардины ди Паолис.
– Вам придется...
– Кто ты такой, чтобы указывать мне, что я должен делать?
– Луи-Виктор говорил тихо, едва не шепотом, произнося звуки с холодным шелестом, от которого у Кайзерины мороз пробежал по коже. Это был "плохой", опасный голос ее мужчины, оружие сродни хищному лезвию навахи, которую де Верджи носил с собой, отправляясь в притоны Марселя.