В третью стражу. Трилогия

– Я... я ста...раюсь, - выдавливает она.
– Я.

– Ты, - кивает Паша.
– Ты замечательная девушка, Жаннет.
– И все равно научишься стрелять, ведь ты комсомолка!

– Я... да!
– Она полна скепсиса, ведь наган тяжелый и при выстреле больно бьет в ладони и норовит вырваться из них.
– Я комсомол...ка, я быть... буду справить...ся. Так?

– Именно, - соглашается удовлетворенный ответом Павел.
– Гулять пойдем?

– У меня...

– Занятия по шифрованию перенесли на вечер, - объясняет Павел, беря Жаннет под руку.
– Так что мы свободны до двадцати ноль-ноль.

– Когда?
– последней фразы Жаннет совершенно не поняла.

– До восьми вечера, - переводит на французский Павел, увлекая ее вниз по лестнице.

– Пойдем ко мне?
– вопрос, что называется, почти риторический: обычно Павел так ее "увлекает", когда торопится в постель, и этим, следует отметить, сильно отличается от Рихарда, умеющего быть настоящим дамским угодником. Но Рихард далеко, а Паша близко...

– Зачем?
– "удивляется" Павел.
– Это мы еще и ночью успеем, а сейчас пошли гулять. Вон денек славный какой на улице! Июль, красота...

Павел говорит по-французски, и это настораживает.

"Что-то случилось? Что?"

– Что случилось?
– спрашивает Жаннет, предчувствуя недоброе.

– Вчера умер Довгалевский...

"Валери?! О, господи! Валери!"

И сразу нахлынуло, словно она снова там и тогда: Париж, май тридцать второго, выстрел Горгулова, неудачная статья в "Юманите", выступление премьер-министра Тардьё...

Жанет, просыпайся, милая! Быстрей, быстрей!

Что?
– голос Довгалевского

вырывает ее из сладкого сна и обрушивает на Жаннет ужасную реальность.

– Что? Что-то случилось? Валер

и, что?

Тебе надо срочно уезжать...

Уезжать? Куда? Зачем?

Послушай!
– он берет ее лицо в свои широкие теплые ладони.
– Слушай, девочка! Они начали арестовывать всех, кто связан с газетой. Обвинения самые дурацкие... Связь с Горгуловым... Глупости, одним словом, но нам от этого не легче! Сначала арестуют, а потом, пока суд да дело, ты же понимаешь! Да еще ты, то есть, я. Если выяснится, что одна из девочек-комсомолок из группы "Юманите"...
– он сбивается. Вероятно, хотел сказать "спит", но застеснялся. Молчит, смотрит на нее своими обычно внимательными, даже проницательными, а сейчас такими растерянными, расстроенными карими глазами, смотри

т

, молчит, тяжело дышит. По высокому лбу скатывается капля пота.

Валери! Мой любимый большевик!
– шепчет Жаннет.
– Что ты! Что? Все будет хорошо, ты же знаешь!

Тебе надо уехать, - говорит, наконец, он.
– Если узнают, что мы вместе, в убийстве

Думера

обвинят СССР. А мы только-только начали встраиваться в европейскую политику

...

"Вот и все, - Жаннет стискивает кулаки и пытается сдержать слезы.
– Вот и все... все... все..."

Она уехала из Парижа в тот же день и больше уже Валери не видела. Он был там, в Париже, она здесь, в Москве. Он руководил советским полпредством, а она училась в школе разведчиков... Он. Она. Но уже никак не "мы". Все кончилось.

5. Дмитрий Вощинин, неподалёку от г. Мец, 9 августа 1935 года

Дождь прекратился только под самое утро и мокрый асфальт шоссе, ведущего в столицу Лотарингии, казался в предрассветном сумраке лаково блестящим. Ниже насыпи, в том месте, где дорога делала крутой поворот - от кюветов и дальше, в редкий перелесок - стоял плотный туман. Из него, то тут, то там выступали высокие кусты и стволы деревьев. Туманная гладь по обе стороны дороги, простиравшаяся насколько хватало взгляда, оставалась пустынна и недвижима.

– Это хорошо, что ветра нет...
– сказал по-русски с лёгким акцентом высокий молодой мужчина в светлом летнем плаще и широкополой "американской" шляпе. Он сидел на расстеленной у корней вяза газете и меланхолично снаряжал магазин "Маузера" с примкнутой кобурой-прикладом, лежащего у него на коленях поверх большого батистового платка.

– Да, туман вровень с дорогой - хрен нас заметят!
– тоже по-русски вполголоса ответил коренастый, крепко сбитый субъект средних лет в поношенной рабочей куртке и видавшей виды кепке, пристроившийся слева от человека с "Маузером".

– Который, кстати час?
– последний патрон занял подобающее ему место, и "щёголь" осторожно вставил магазин в окошко приёмника.

– Скоро уже, скоро... не нервничай!
– "работяга" похрустел пальцами, несколько раз энергично встряхнул кистями рук, разгоняя кровь, и одним быстрым движением перешёл из положения "сидя" в позу для стрельбы с колена. Как и когда в его руках оказался угловатый "Штайр", не смог бы сказать даже самый внимательный наблюдатель.

– И вольно тебе эту шарманку таскать?
– с иронией, чуть растягивая гласные, произнёс "молодой".
– Его же перезаряжать можно до морковкиного заговенья... или до первой пули.

– Не замай! Молод ещё, чтоб указывать...
– не поворачиваясь к собеседнику, огрызнулся человек в рабочей куртке.
– Я-то, почитай с пятнадцатого года с таким не расстаюсь. Как первого австрияка на штык поднял. Он офицером оказался, а в кобуре у него - вот такая машинка.

– Что ж он не пальнул в тебя? Из "машинки"-то?
– беззлобно подначил "щёголь"

– За пулемётом он лежал, ленту у него перекосило. А второго номера как раз застрелил кто-то из наших...
– перекинув пистолет из правой руки в левую, "работяга" легко и бесшумно поднялся, продолжая оставаться, тем не менее, под прикрытием тумана.

– Ладно, пойду к Митеньке, - сказал он, неожиданно усмехнувшись, - а то он, небось, к биноклю-то прирос со страху... Говорил же Яше, зачем нам этот дворянчик?

– Атанде! На месте стой!
– "молодой" взмахнул раскрытой ладонью, будто придавливая что-то или кого-то к земле.
– Слышишь?

– Вроде мотор на шоссе? Или кажется?

– Думаешь, он?
– "щёголь" взглянул на большие наручные часы.
– На четверть часа задерживается...

– Не удивительно, по мокрой-то дороге!

Оба мужчины застыли, напряжённо вслушиваясь в приближающийся звук. И в то же самое мгновение, над гладью тумана, почти у самой дороги, три раза коротко мигнул направленный свет фонаря.

"Молодой" немедленно поднялся, одной рукой подхватив "Маузер", а другой - быстро засунув в карман скомканный платок. Нагнулся, и вот - вслед за платком в кармане плаща оказалась свёрнутая газета.

– Ага, не оплошал кадетик-то, вовремя маякнул...
– удовлетворённо сказал человек в кепке, и через секунду добавил - Начали!