В третью стражу. Трилогия

Казалось, сердце его поет вместе с Жаннет, и страдает от любви, и сжимается от сладкой муки, а в голове уже звучал большой симфонический оркестр, и...

– Танго, в Париже танго, - Олег не выдержал и посмотрел на Таню. Она тоже встала из-за стола и шла к нему сейчас через зал, и безошибочно нашла взглядом его взгляд. Высокая, в узкой, чуть расклешенной у щиколоток темно-серой юбке и темно-синем не застегнутом жакете с прямыми плечами. В одной руке - в тонких длинных пальцах - длинный костяной мундштук со вставленной дымящейся сигаретой, в другой - рюмка на высокой ножке. И осанка, и медленная, тягучая плавность почти откровенно-эротических движений, и поворот головы, натягивающий белую прозрачную кожу на горле. И... Она была...

– "Господи!"

– Tango, Pariser Tango, - пела Таня, и шла к нему через зал, слегка покачивая подчеркнутыми покроем юбки бедрами, и в огромных глазах ее Олег видел будущее. Париж, и лучшая сцена... Где у них лучшая сцена? Зал "Олимпия"? Неважно. Неважно! Совсем не важно, где она будет петь! Она будет петь, и толпы людей будут сходить с ума от ее голоса, и эта песня - О! Эта песня станет ЕЮ на все времена!
– Tango, Pariser Tango - "Господи!" - но так и будет! Она будет петь, и он будет любоваться из-за кулис, из ложи или из зала, любоваться и сходить с ума от любви, которая никогда не закончится.

Tango, Pariser Tango...

***

В прошлой жизни - и это, между прочим, как понимал теперь Олег, было самое правильное определение - так вот в прошлой жизни он легко и охотно засыпал, в любом транспортном средстве, где не надо рулить самому. Но вот за окном ночь, и поезд стучит на стыках рельсов, и до Вены еще "пилить и пилить", а сна - ни в одном глазу. То ли молодость вторая спать не дает, то ли мысли "разные", то ли близость Тани...

"Спит или делает вид? Не лишено..." - думает Олег, удаляя за ненадобностью громоздкие черновики своих трудных мыслей.

И в самом деле, последнее предположение не лишено смысла. Рядом с такой женщиной разве уснешь? Таня... Вот появилась здесь и сейчас... И поломала великие планы!

Поломала, не могла не поломать, потому что потерять ее он себе позволить не мог, но и более того не посмел бы ею даже рисковать. Впрочем, он все это уже обдумал, взвесил и разложил по полочкам. Так что весь развернутый текст долгого внутреннего монолога мог быть без сожалений выброшен на свалку истории. А для утреннего разговора с Жаннет у Баста имелся готовый результат. И тут, словно услышав ехидный голосок Татьяны: "Замыслы наши, может быть, великие, - а ты их знаешь? Мы моря хотим воевать... Это что же... Крылья мне подшибаете?", - чуть не выругался вслух. Ее-то планов он не знал.

"Вот и поговорили... бы..."

Он тихо встал, намереваясь выйти в коридор, но его остановил совершенно лишенный и тени сонливости голос Татьяны:

– И для этого ты покупал купе первого класса?

– Не хотел тебя тревожить, - пожал он плечами, встречая ее взгляд из-под ресниц.

– Кури уж, я не сплю, - усмехнулась она в ответ и включила настольную лампу. Из-под абажура полился мягкий розовый свет.

– Выпить не хочешь?
– спросил Баст, возвращаясь на диван.

– "Заметьте, не я это предложила", - сказала Татьяна, подняв бровь, - Барон, вы алкоголик?

Олег знал эту "игру" российских женщин - это как в армии комплекс опознавания "свой-чужой", - не узнал цитату - "чужой", с тобой и общаться будут как с чужим, а еще и круг твоих интересов прощупают и интеллект проверят...

– Не алкоголик, и не барон, - Баст достал из кармана фляжку и поболтал ею в воздухе, давая Жаннет возможность, услышать аппетитное бульканье.

– Я риттер - то есть, рыцарь, мадемуазель, а здесь - французский коньяк. Вернее арманьяк, но сути дела это не меняет.

– А вы, женщина, - лейтенант?
– добавил "отзыв" Олег уже от себя, слегка переделанной цитатой из "Гусарской баллады".

Татьяна улыбнулась и, уходя от скользкой темы, спросила:

– А ты знаешь, что арманьяк производят совсем недалеко от тех мест, где родился д'Артаньян?

– Да что ты говоришь?!
– удивился Шаунбург, он никогда, кажется, не знал, где на самом деле находятся все эти французские Шампани, Коньяки и прочие Божоле.

– Ты не знал!
– победно улыбнулась Жанна.
– Ладно, дай мне глотнуть. Только совсем чуть-чуть.

– А я много и не дам!
– Баст демонстративно налил ей арманьяк в тот наперсток, который служил его фляжке крышечкой.

– Все ясно: жмот!

"Черт, а это откуда? Какой-то фильм..." - попытался вспомнить Олег.

– Мы, немцы, народ прижимистый, - улыбнулся Баст, сделав порядочный глоток.
– Ты разве не знала?

– Знала, - серьезно кивнула она и выпила свой "грамм".
– Все боши свиньи и скупердяи!

– Ну, что ж...
– Олег достал сигарету, повертел в пальцах, подыскивая правильные слова, но потом решил, что дело не в форме, а в содержании, и заговорил, так и не прикурив:

– Через три года здесь начнется война, - сказал ровным голосом.
– А в Союзе чистки, считай, уже начались...

– Так! И?
– Таня тоже смахнула с лица веселость.

– Я к тому, что Южная Америка далеко и в отличие от Африки имеет вполне цивилизованные города, где...

– Что, правда?
– именно этим, ехидным голосом, что Олег "услышал", и спросила Татьяна.

– Вполне, - не повелся Олег.
– Чили, Бразилия, Аргентина, в конце концов!

– "Зачем нам, поручик, чужая земля?" - пропела вдруг Таня.

– Мне незачем, - пожал плечами Ицкович.
– Я...

– Спасибо, Олег, - как-то неожиданно мягко и душевно сказала Таня, не отводя взгляда, ставшего, напротив, неожиданно твердым.
– Но никуда мы не поедем.

"Мы! Или она просто?.."

– Я не о себе забочусь.

– Я поняла, - кивнула она.
– Но ты себе никогда этого не простишь. И мне не простишь.

– Не простишь!
– повторила она, останавливая Олега движением руки.
– Даже если никогда слова не скажешь, все равно не простишь. А я... Впрочем, это не важно пока, - прервала она какую-то свою мысль, не захотев озвучивать.
– Но ведь и я себе не прощу. Я уже думала об этом... Что ты делал в Праге?
– спросила она вдруг.

– Я убил Гейнлейна, - забывшись, по-немецки ответил Олег.

– Писателя?!
– округлила глаза Таня.

– Какого писателя? Ах, вот ты о чем!
– усмехнулся Олег, сообразив, в чем тут дело.
– Во-первых, не Хайнлайна, который живет в США, а Хейнлейна, который лидер судетских немцев.

– И за что ты его?

– Да, в принципе, не столько за что, сколько для чего, - объяснил Олег.
– Он был ключевой фигурой в тридцать восьмом, может быть без него и Мюнхен не состоится.