В зеркалах
Шрифт:
— Обследование? — повторила женщина.
— Для социального обеспечения.
— Ну что ж, обследуйте, — сказала женщина. — А поговорить она с вами не сможет. — Она отодвинула полотенце, открывая вход. — А обследовать — пожалуйста, обследуйте что хотите.
Внутри было темно, только у двери горела свечка. В снопе солнечного света, проникавшего через дверь, Рейни увидел большой комод с зеркалом, крышка которого от края до края была занята вязаными квадратиками, лоскутками, круглыми салфеточками, катушками ниток, стеклянными пуговицами, пряжечками и брошками, старомодными пристежными воротничками из черных кружев. На нижней полке зеркала стояли в ряд фигурки: комические животные,
43
Герой афроамериканского фольклора.
Астматическая женщина, державшая свечу, поставила ее на комод, чтобы Рейни мог оглядеть дом. Он состоял из одной комнаты. Кроме комода, двух зачехленных стульев и кровати, где лежала женщина, мебели не было никакой.
Миссис Бро оказалась маленькой коричневой старушкой. Кожа на скулах и на крючковатом птичьем носике была натянута, как на барабане. Веки мелко дрожали, не закрывая невидящих глаз; дышала она шумно, и при каждом коротком, захлебывающемся вдохе губы ее западали.
— Значит, вы не за ней пришли? — спросила женщина.
— Нет, — сказал Морган Рейни. — Я пришел… для обследования.
— А-а, — сказала женщина.
— Я приду, когда ей будет получше.
Женщина посмотрела на него с тем же недоверчивым выражением, — казалось, она смеется. Рейни отвел взгляд и склонился над миссис Бро.
Ее голова была слегка запрокинута на запятнанной подушке, она ловила воздух ртом. Щеки и глаза ввалились и при свете свечи казались темно-серыми; на висках и на лбу, в морщинах под подбородком лежала та же безжизненная металлически-серая тень.
Рейни понял, что она умирает. Серая кожа — больной негр, издыхающий негр, об этом ему говорили еще в детстве. У него это ассоциировалось тогда с больными белыми слонами. Он смотрел, как дрожат ее веки при свете свечи, как морщатся в коротких спазмах серые бескровные губы.
— Ты пришел? — проговорила умирающая.
Ее глаза, полуприкрытые дрожащими веками, ничего не выражали.
— Нет-нет, — сказал Морган Рейни. — Ничего.
— Могу я спросить, — сказала сиделка, — что они собираются делать? Они ее заберут? По-моему, нет никакого смысла, потому что она скоро отойдет.
— А что они сказали?
— Я даже не знаю. Один раз был врач, сделал ей укол. Он сказал другой женщине, что она умирает и надо вызвать родных. Сказал, что, если будут боли, вызвать из городской лечебницы, и с тех пор никто больше не приезжал.
— Я не знаю, как они поступят, — сказал Рейни. — Я пришел по другому делу.
— А больше я вам ничего не могу сказать.
— Ты пришел? — прошептала женщина на кровати. — Ты пришел?
Рейни положил руку ей на лоб — лоб был горячий
и сухой, как песок.— Да, — сказал он. — Да.
— Ты пришел, ’ti fr`ere? [44] Пришел сейчас?
— Я здесь, — сказал Рейни.
— Что вы ей говорите? — вдруг вмешалась сиделка. — Откуда вы знаете, про что она говорит?
— Ах, он умер, — сказала женщина на кровати, — красивый толстый парень пришел с войны. Кто знал… ах, mon fil… [45] совсем здоровый, и умер…
44
Братик (фр).
45
Мой мальчик (фр.).
— Она про сына говорит, — сказала сиделка, стиснув руки, — вон он на снимке.
— Ты пришел, bon Dieu? [46]
— Иду, — сказал Морган Рейни.
— Вы меня извините, — сказала сиделка. — Я не понимаю, зачем вы разговариваете около нее, когда она умирает. Когда не можете ей помочь.
— Как вы думаете, — спросил Рейни, — можем мы что-нибудь для нее сделать? Может быть, ей нужен священник?
46
Боже мой (фр.).
— Мы сидим у нее, когда можем. Кто-нибудь обязательно будет с ней до конца. Она одинокая. — Женщина посмотрела на Рейни и покачала головой. — Если вы раньше ей не помогли, теперь чем поможешь?
— Мне очень жаль, — сказал Рейни.
— У нее был дом. Хороший дом. Муж ее выгнал, я уж не знаю почему. Одинокая она.
— Да, — сказал Рейни.
— Вон они, крысы, — сказала больная, показывая на двор. — Кишмя кишат. Крысы, — повторила она, кивая Рейни. — Тебя не укусят?
Рейни подтащил стул к кровати миссис Бро и, сев, положил ей на лоб руку и глядел, как поднимается и опадает на ее груди одеяло.
Когда он поднял глаза, в дверях стоял мистер Клото.
Сиделка сняла свечу с комода и держала ее обеими руками.
Мистер Клото вошел и посмотрел на руку Рейни, лежавшую на лбу больной.
— Вы очень добры, — сказал мистер Клото.
Рейни встал, глядя в пол:
— Я пришел некстати.
Мистер Клото взял его под руку и, отодвинув зеленое полотенце, вывел во двор.
— Ну что вы, обычный служебный недосмотр, — успокоил он Рейни. — Нельзя винить аппарат за недостаток такта.
— Я спрошу у них, что с ней делать.
— Мы позаботимся об этой женщине, мистер Рейни.
— Да-да, — сказал Рейни.
— Не беспокойтесь. Вы и так сделали гораздо больше, нежели требовалось по службе. Вы так душевно отнеслись к бедной миссис Бро. Я просто поражен. Тут было проявлено чувство ответственности — и ничто иное, сэр.
Они пересекли двор и вошли в маленький розовый коридорчик, заменявший в гостинице вестибюль.
— Вы не сказали мне, что она больна. Почему вы не сказали, мистер Клото?
— Мистер Рейни, — ответил Клото, — вам нечего стыдиться. Вам просто неловко, и я вас за это не осуждаю — в подобном положении я и сам испытывал бы неловкость. Какие сведения о миссис Бро вы собираетесь представить?
— Не знаю, — сказал Рейни, — мне не удалось с ней поговорить.