В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
11 июня 1824. <...> Неужели Жуковский не воспоет Байрона? Какого же
еще ждать ему вдохновения? Эта смерть, как солнце, должна ударить в гений его
окаменевший и пробудить в нем спящие звуки! Или дело конченое? Пусть же он
просится в камер-юнкеры или в вице-губернаторы! <...>
27 октября 1824. <...> Где этот "Courrier de Londres", из которого
выписаны статьи о Дмитриеве и Жуковском. Между нами: скажи Жуковскому,
чтобы он не очень спесивился
19 января 1836. <...> Русская веселость, например веселость Алексея
Орлова и тому подобная, застывает под русским пером. Форма убивает дух. Один
Жуковский может хохотать на бумаге и обдавать смехом других, да и то в одних
стенах "Арзамаса". <...>
14 февраля 1836. <...> Жуковский перекладывает на русские гексаметры
"Ундину". Я браню, что не стихами с рифмами; что он Ундину сажает в озеро, а
ей надобно резвиться, плескаться, журчать в сребристой речке. <...>
А. И. Тургенев -- П. А. Вяземскому
17/5 июня 1839. <...> С Жуковским провел я несколько приятных,
задушевных минут, но только минут; они повеяли на меня прежним сердечным
счастием, прежнею сердечною дружбою. Этому способствовал и его новый
перевод Греевой элегии гекзаметрами, которую он продиктовал мне и подарил
оригинал руки его, на английском оригинале написанный. Я почти прослезился,
когда он сказал мне, что так как первый посвящен был брату Андрею, то второй,
чрез сорок лет, хочет он посвятить мне. Мы пережили многое и многих, но не
дружбу: она неприкосновенна, по крайней мере в моей душе, и, выше мнений и
отношений враждебного света, недоступна никакому постороннему влиянию.
<...> Перевод Жуковского гекзаметрами сначала как-то мне не очень нравился,
ибо мешал воспоминанию прежних стихов, кои казались мне почти
совершенством перевода; но Жуковский сам указал мне на разницу в двух
переводах, и я должен признать в последнем более простоты, возвышенности,
натуральности и, следовательно, верности. Les vers `a retenir также удачнее
переведены, и как-то этого рода чувства лучше ложатся в гекзаметры, чем в
прежний размер, коего назвать не умею.
8/20 сентября 1844. Франкфурт-на-Майне. <...> Слушаю "Одиссею"
Жуковского. Простота высокая и свежесть запаха древности так и наполняет
душу! Что за колдун Жуковский! Знает по-гречески меньше Оленина, а угадывает
и выражает Гомера лучше Фосса. Все стройно и плавно и в изящном вкусе, как и
распределение и уборка кабинета, салона его. Стихи текут спокойно, как
Гвадалквивир, отражая гений Гомера и душу Жуковского. <...>
Комментарии
Петр Андреевич Вяземский (1792--1878) -- поэт, журналист и
литературный критик, один из главных участников
литературного общества"Арзамас", друг Жуковского. Дружеские отношения между поэтами начинают
складываться в 1807--1808 гг. и продолжаются до самой смерти Жуковского.
Первый этап этих отношений (1807--1815) характеризуется интенсивным
обменом стихотворными посланиями, которые и выполняли роль дружеской
переписки, и способствовали выработке принципов школы "гармонической
точности" (Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1974. С. 34--36). "Брат, твоя дружба есть
для меня великая драгоценность, и во многие минуты мысль об ней для меня
ободрительна", -- писал Жуковский 19 сентября 1815 г. (Изд. Семенко, т. 4, с.
565).
Период "Арзамаса" и арзамасского братства (1815--1818) -- новая
страница их дружеских и творческих контактов. Поэты -- единомышленники в
литературной борьбе. Позднее, в статье "По поводу бумаг В. А. Жуковского"
(1875), Вяземский заметит: "Мы уже были арзамасцами между собою, когда
"Арзамаса" еще и не было. Арзамасское общество служило тогда только
оболочкой нашего нравственного братства" (Вяземский, т. 7, 411). Оппозиционно
настроенный Вяземский в 1821--1824 гг. нередко критикует Жуковского за
односторонность, предлагает ему искать "вдохновение в газетах" (ОА, т, 2, с. 170), но для него бесспорен поэтический масштаб "чародея Жуковского", он защищает
его от нападок критиков. В его критических статьях Жуковский стоит в одном
ряду с Карамзиным и Пушкиным как носитель нравственных понятий века.
В 1820--1830-е годы Жуковский и Вяземский рядом в борьбе с торговым
направлением в литературе, в утверждении пушкинских принципов. Жуковский
вступается за друга в конце января 1829 г., когда Вяземского обвиняют в
политической неблагонадежности и в развратном образе жизни. В письме к
Николаю I он решительно заявляет: "Благородство истинное, ничем не
измененное, было основанием всей его жизни", "Я с ним друг от малолетства..."
(ЦГАЛИ. Ф. 198. Оп. 1. Ед. хр. 35. Л. 56). Действенный гуманизм Жуковского не
мог не вызвать уважения Вяземского, который говорил: "У тебя тройным булатом
грудь вооружена, когда нужно идти грудью на приступ для доброго дела" (РА.
1900. No 3. Стб. 3852). Гибель Пушкина, деятельность в Совр., общие утраты
сблизили поэтов.
Их переписка 1840-х годов -- поистине "проникновенный реквием
временам давно прошедшим, временам литературного братства, навсегда
оставившего свой след в истории "золотого века" русской литературы" (ПВЖ, с.
38. Вступ. статья М. И. Гиллельсона).
Вяземский не оставил связных и подробных воспоминаний о Жуковском,
хотя внутренне готовился к этому, систематизируя материалы своего архива,
публикуя извлечения из своих бумаг. В письмах к издателю "Русского архива" П.
И. Бартеневу от 1876 г. он дает комментарий к различным фактам биографии