В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
слушают. Возьми его "Славянку", стихи к великой княгине на рождение, стихи на
смерть другой2. Он после этого точно может с Шиллером сказать:
И мертвое отзывом стало
Пылающей души моей3.
"Цветок"4 его прелестен. Был ли такой язык до него? Нет! Зачинщиком ли
он нового у нас поэтического языка? <...> Что вы ни думали бы, а Жуковский вас
переживет. Пускай язык наш и изменится, некоторые цветки его не повянут.
Стихотворные красоты языка могут
всегда свежи, всегда душисты. <...>
А. И. Тургенев -- П. А. Вяземскому
13 августа 1819. <...> Я восхищался уродливым произведением Байрона:
"Манфред", трагедия. Жуковский хочет выкрасть из нее лучшее5. Между тем и
"Орлеанская -- -- --"6 его, которую на немецком -- -- Шиллер, поспевает.
Удивительная верность в переводе и, следовательно, в поэзии. <...>
П. А. Вяземский -- А. И. Тургеневу
15 августа 1819. <...> Есть много забавного и поэтического в стихах
Жуковского, но мало создания: надобно было бы накормить вымыслами, а то как-
то голо и худощаво, тем более что длинно, даже и чувства мало. <...>
Конец августа. <...> Я и не знал, что Жуковский ее ["Орлеанскую деву"]
переводит. Я предпочел бы "Вильгельма Телля"7: можно его прекрасно
орусачить. <...>
А. И. Тургенев -- П. А. Вяземскому
2 сентября 1819. <...> Нас для него [Жуковского] не много; ибо многие
знают его только по таланту, a он у нас один. От себя одного я, может быть, бы
этого не сказал; или, быть может, сказал бы, ибо надобно поверить временем
показания чувства; а с ним я давно живу и чувствую, чувствую и живу, и он знает,
что меня мороз Зимнего дворца не прохватит. <...>
П. А. Вяземский -- А. И. Тургеневу
5 сентября 1819. <...> Жуковский слишком уже мистицизмует, то есть --
слишком часто обманываться не надобно: под этим туманом не таится свет
мысли. Хорошо временем затеряться в этой глуши беспредельной, но засесть в
ней и на чистую равнину не выходить напоказ -- подозрительно. Он так наладил
одну песню, что я, который обожаю мистицизм поэзии, начинаю уже уставать.
Стихи хороши, много счастливых выражений, но все один склад: везде
выглядывает ухо и звезда Лабзина8. Поэт должен выливать свою душу в
разнообразных сосудах. Жуковский более других должен остерегаться от
однообразия: он страх как легко привыкает.
11 октября 1819. <...> Я все это время купаюсь в пучине поэзии: читаю и
перечитываю лорда Байрона, разумеется, в бледных выписках французских. Что
за скала, из коей бьет море поэзии! Как Жуковский не черпает тут жизни, коей
стало бы на целое поколение поэтов. <...> Но как Жуковскому, знающему язык
англичан, а еще тверже язык Байрона, как ему не броситься на эту добычу! <...>
А.
И. Тургенев -- П. А. Вяземскому22 октября 1819. <...> Ты проповедуешь нам Байрона, которого мы все
лето читали9. Жуковский им бредит и им питается. В планах его много переводов
из Байрона. <...>
П. А. Вяземский -- А. И. Тургеневу
7 ноября 1819. <...> Дай Бог, чтобы Жуковский впился в Байрона. Но
Байрону подражать не можно: переводи его буквально или не принимайся. В нем
именно что и есть образцового, то его безобразность. Передай все дикие крики его
сердца; не подливай масла в яд, который он иногда из себя выбрасывает,
беснуйся, как и он, в поэтическом исступлении. Я боюсь за Жуковского: он станет
девствовать, а никто не в силах, как он, выразить Байрона. Пускай начнет с
четвертой песни "Пилигрима"10; но только слово в слово, или я читать не буду.
Передай ему все это. <...>
12 декабря 1820. <...> Жуковский тоже Дон-Кишот в своем роде. Он
помешался на душевное и говорит с душами в Аничковском дворце, где души
никогда и не водилось. Ему нужно непременно бы иметь при себе Санхо,
например меня, который ворочал бы его иногда на землю и носом притыкал его к
житейскому. Как Жуковский набил руку на душу, чертей и луну, так я набил ее на
либеральные блестки. <...>
А. И. Тургенев -- П. А. Вяземскому
16 февраля 1821. <...> Ты себя не обидел в параллели с Жуковским и
Батюшковым, но есть и справедливое нечто. Только не надобно на Жуковского
смотреть из одной только точки зрения, с которой ты на него смотришь, --
гражданского песнопевца. У него все для души: душа его в таланте его и талант в
душе. Лишь бы она только не выдохнулась. Но ее бережет дружба, самая нежная
и для тебя невидимая. Я ее узнал, и все мои надежды на Жуковского оживают. В
нем еще будет прок. Он не пропадет ни для друзей, ни для России. Вчера я послал
к нему твое к нему послание, подражание Буало11. <...>
П. А. Вяземский -- А. И. Тургеневу
25 февраля 1821. <...> И конечно, у Жуковского всё душа и всё для души.
Но душа, свидетельница настоящих событий, видя эшафоты, которые громоздят
для убиения народов, для зарезания свободы, не должна и не может теряться в
идеальности Аркадии. Шиллер гремел в пользу притесненных; Байрон, который
носится в облаках, спускается на землю, чтобы грянуть негодованием в
притеснителей, и краски его романтизма часто сливаются с красками
политическими. Делать теперь нечего. Поэту должно искать иногда вдохновения
в газетах. Прежде поэты терялись в метафизике; теперь чудесное, сей великий
помощник поэзии, на земле. Парнас -- в Лайбахе12. <...>