В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

я Скобелева.

Мы встретились как старые сослуживцы; я сошел с лошади, и мы вошли в

маркитантский балаган. Здесь я узнал от него, что по смерти Эриксона он вышел

в отставку, поступил в штат петербургской полиции, где скоро ему наскучило, и

он взялся за старое; что третьего дня приехал он с фельдъегерем, имея письмо к

Кутузову от его супруги, который и оставил его при дежурстве, и что вчера он

назначен квартиргером главной квартиры. На замечание мое, что с фельдъегерем,

вероятно, он приехал налегке, он подтвердил это, присовокупив, что, к счастию,

напал на больного милиционера, у которого есть повозка в четыре лошади,

самовар и т. п., и прибавил: "Да и ему будет не худо, у квартиргера всегда какая-

либо избенка, лачуга или баня найдется и прикроет от мороза". Поговорив еще

немного, мы расстались.

После Бородинского сражения московское ополчение большею частью

было прикомандировано к корпусам, и преимущественно к 6-му; начальник же

ополчения граф Ираклий Иванович Марков помещался при главной квартире.

Почти всякий день он приезжал в Тарутино к Д. С. Дохтурову, где часто и

ночевывал. Из состоявших при нем лиц чаще других приезжали Кругликов,

Костромитинов и Караулов. После обеда они обыкновенно отправлялись к

адъютантам Дохтурова, которые почти все были москвичи (Римский-Корсаков,

Нелединский-Мелецкий, Шкурин, князь Вяземский, Новиков, Нащокин,

Мельгунов, H. M. Дохтуров -- племянник генерала и др.).

В один из моих приездов в Леташевку, выйдя из избы К. Ф. Толя вместе с

другими обер-квартирмейстерами, я встретил Д. Н. Бологовского, исправлявшего

должность начальника штаба 6-го корпуса; он попросил меня подождать его, пока

он зайдет к генералу Коновницыну, -- и тут же вошел в одну из изб, но тотчас

вернулся, узнав, что Коновницын поехал к кому-то обедать, версты за 3. Мы

пошли пешком с тем, чтобы сесть на лошадей за деревушкой. У ворот одной

избенки сидел кто-то в шинели, с красным шерстяным платком около шеи.

Бологовский и сидевший господин встретились, как близкие знакомые, самым

дружеским образом. Из разговора их мне нетрудно было угадать, что пред нами

"больной милиционер", о котором говорил Скобелев. Дмитрий Николаевич

выговаривал ему за то, что он ни разу не приехал в Тарутино; после некоторых

отговорок и ссылок на боль горла милиционер согласился ехать с нами. Пока он

вышел переодеваться и приказал оседлать лошадь, мы остались у ворот, но и

здесь я не спросил фамилии приглашенного. В Тарутине я подъехал к корпусному

командиру -- доложить ему о своей поездке, и так как время приближалось к

обеду, то в числе прочих пришел и Бологовский с приехавшим к нам гостем.

Дохтуров принял последнего как старого знакомого и расспрашивал о многих

общих им знакомых, как это делал и Бологовский во всю дорогу. Когда штаб

собрался и пришел генерал Талызин, то оказалось, что почти все более или менее

были знакомы с неизвестным мне милиционером и приглашали его переехать из

Леташевки к ним. Но приглашение было отвергнуто именно на том основании,

что он очень хорошо приютился к квартиргеру главной квартиры. Здесь только я

спросил о его фамилии и узнал, что это В. А. Жуковский, но решительно не

обратил на него никакого внимания, ибо до того времени никогда не слыхал о

нем, и даже после того, в несколько приездов моих, мне не пришлось обменяться

ни одним словом, -- и знакомство наше ограничилось только тем, что, встречаясь

иногда на улице в Леташевке или проезжая мимо его ворот, у которых он часто

сиживал, мы обменивались поклонами. Однажды Скобелев остановил меня и

зазвал к себе пить чай, но в числе нескольких лиц, тут же живших, Жуковского в

тот день не было дома, и на мой вопрос о нем Скобелев отвечал, что кто-то

"утащил его", присовокупив: "Он славный барин!"

Дней через десять после этого корпус Дохтурова выступал к

Малоярославцу, а дня через четыре после сражения, въезжая на рассвете с

другими обер-квартирмейстерами в Полотняные заводы для получения

дислокации, я увидел стоящий среди улицы с поднятым верхом экипаж в четыре

лошади и несколько вьючных и верховых лошадей2. Заглянув в экипаж, я увидел

закутанного Жуковского; мы поклонились, и здесь я в первый раз заговорил с

ним, спросив, где он остановился. В. А. отвечал, что ожидает Скобелева, который

расписывает мелом квартиры. Я догнал товарищей. Толь еще не приезжал. Мы

вошли в избу, назначенную для дежурства; здесь обер-квартирмейстер 7-го

корпуса штабс-капитан Иван Александрович Фон-Визин спросил меня, с кем я

остановился разговаривать. Узнав, что с Жуковским, он пригласил меня идти к

нему, пока приедет еще кто-нибудь для диспозиции; к нам присоединился еще К.

Иванов, и мы вышли, -- но экипаж уже исчез. Зная, с кем Жуковский

останавливается, я спросил первого попавшегося унтер-офицера, который тотчас

и указал нам квартиру Скобелева. Его не было еще дома, а Жуковский сидел за

столом перед погребцом и приготовлялся пить чай. С Фон-Визиным они были

очень коротки. Скоро принесен был большой медный с кипящей водой чайник, --

но едва только мы принялись было за стаканы, как вошел Скобелев и объявил

нам, что сейчас встретился с Толем, вследствие чего мы поспешили уйти. Для 6-

го корпуса назначена была квартира версты за три. Как 6-му, так и 7-му корпусам

должно было проходить через Полотняные заводы; отправив в назначенные для

них деревни дивизионных квартирмейстеров, Фон-Визин потащил меня допивать

чай. Мы действительно еще застали самовар и пробыли у Скобелева часа два, но в