В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

из пансиона определился в бывшую тогда в Москве Соляную контору, коею

заведовал родственник его по жене Вельяминов-Зернов, то есть Зернова была в

родстве с матерью Жуковского, надворного советницею Буниною6. Жуковского

нашли в конторе неспособным к делам и занимали его более перепискою бумаг

набело. Ему поручена была однажды бумага длинная, и велено было переписать

того же дня. Жуковский ушел домой, не кончив ее; на другой день экзекутор

арестовал его на два дня и скинул с него сапоги, чтоб не мог выйти. Обиженный и

разгневанный, Жуковский оставил службу7.

<...> В 1812 году при образовании земского войска, призванного на

защиту Отечества, Жуковский вступил в московское ополчение. Это ополчение

присоединилось к армии под командою Ираклия Ивановича Маркова... почти

накануне Бородинского сражения. Оно прибыло к армии со своим, как оно

называлось, комиссариатом, то есть со своими запасами, которыми наделило его

московское дворянство. Пришло с ополчением до тысячи повозок, тот

комиссариат составлявших... Для освобождения дороги к Москве от повозок

милиции, для доставления армии, а особенно ее многочисленной артиллерии,

средства скорее достигнуть до позиции, в которой хотели дать новое сражение,

истреблено было много повозок из так называемого комиссариата милиционного,

много отправили на проселочные дороги вправо и влево; дошло до Москвы так

малое число их, что прибывшие туда запасы едва достаточны были на три дня для

несчастного горемычного ополчения. О нем с того времени ни малейшего не было

принимаемо попечения со стороны интендантского ведомства. Да и не могло оно

заниматься им, хотя б добрую имело волю. И армия во всем нуждалась, ибо

ничего не было приготовлено на том пути, по которому она пошла, выступив из

Москвы.

<...> К тому, что переносила армия, пока подвезли ей хлеба и мяса,

прибавим страдания злосчастного ополчения. В нем развились разные болезни, а

особенно эпидемический кровавый понос. Этот понос охватил и Жуковского,

неразлучно шедшего со своим ополчением.
– - У Кутузова при кухне его состоял

привезенный им с собой из Санкт-Петербурга бывший там частным полицейским

приставом известный фигляр Скобелев, переименованный в то время из

титулярных советников по-прежнему в штабс-капитаны. Узнав о болезни

Жуковского, которого он знал лишь по сочинениям его, отправился он тотчас к

Жуковскому в лагерь ополчения, отрекомендовал себя как великий почитатель

его талантов, предложил ему свои услуги и уговорил переехать к нему в главную

квартиру Кутузова в сел. Леташевку, где у Скобелева, как заведующего кухнею,

была просторная и прекрасная квартира8. Жуковский вскоре оправился, но,

прежде чем он укрепился в силах, Наполеон начал свою ретираду. Армия наша

оставила Тарутино, а главная Кутузова квартира оставила Леташевку свою.

Жуковский, положивши твердо оставаться на службе по изгнании французов, а

потом ни шага не сделать за границу9, отправился при главной квартире в

экипаже Скобелева и в этом экипаже прибыл наконец в Вильно, где по получении

донесений, что и Макдональд выгнан из России, объявил твердое намерение

расстаться с армиею и ехать восвояси на святую Русь.

Во время преследования французской армии случились между прочими

следующие по штабу армии происшествия.

Князь Кутузов привез с собою служившего у него в С<анкт>-

П<етер>бурге во время командования земским ополчением надворного советника

Андрея Кайсарова10, брата пресловутого генерала Паисия Сергеевича Кайсарова.

Он возложил на сказанного Андрея Кайсарова управление армейскою

типографиею и составление бюллетенов, коими хотел морочить Россию. По

побеге французов из гор. Красного бедный Андрей Кайсаров, пораженный

ужасным положением французов, а особенно взятых в плен, умиравших сотнями

в продолжение нескольких часов, не полагая, не дозволяя себе мыслить, чтобы

они могли добраться до границ наших, никакого не имея понятия ни о

случайностях войны, ни о числе французских войск, сделал грубую ошибку:

написал в бюллетене, изданном в гор. Красном, что французы мерзнут, гибнут,

что толпами, как мухи, падают и остается только подбирать их. Один из наших

генералов, имевших доступ к Кутузову, достал экземпляр этого бюллетена и

представил его с таким замечанием своим, что если бы под конец удалось

Наполеону уйти хоть с малою частию своих войск, то в целой России восстал бы

на нас крик, и особенно в народе, для чего не подобрал он мертвых мух, а с

другой стороны, уменьшает он славу побед своих, приписывая истребление

французской армии только холоду и голоду. Кутузов, найдя это замечание

справедливым, разгневался на всех его окружавших, хотя бюллетены никому до

опубликования не были показываемы; Андрея Кайсарова тотчас удалил от всех

должностей; приказал захватить в типографии все экземпляры отпечатанного

бюллетена, приказал сжечь их под надзором Скобелева и у всех, кто только успел

достать этот бюллетен, тотчас отобрать его, объявив в главной квартире, что если

впоследствии найдется у кого хоть один экземпляр, то утаивший его будет

посажен под арест и потом уволен из армии. Тут наступили новые хлопоты --

надлежало сочинить новый бюллетен; многим предложено было заняться

дальнейшею их редакциею: между прочими предложено было и мне. Все

отказались; я, с моей стороны, тихомолком, ночью, ушел в арьергард, откуда был

вызван. Вызвался только один взять на себя писать "буллетины" -- безграмотный

Скобелев. Ему сперва не хотели вверить этой работы, но наконец превозмогли

уверения его, что он мастерски "выпишется", и дали ему на пробу написать один.