Вампир без клыков
Шрифт:
— Какая разница, инквизитор или нет? Ты ведь можешь колдовать. У канализации мы разобрались.
— Да, только я чуть не сожрал пару пуль, а еще мне чуть не вспороли брюхо. Так не годится, сестренка. Стоит быть осторожнее. Так что мы окопаемся здесь. Посидим пару дней, посмотрим на происходящее.
Адель молчала, наблюдая за тем, как я попиваю вино, облокотившись на стойку.
— Это из-за того, что я беременна? — мрачно спросила она.
— Ну… — я покачал головой, закатив глаза и делая вид, что думаю о чем-то. — Да!
— Просто отлично, — Адель подошла ко мне и, выдернув бутылку из
— Ого, какая ты принцесса, — хмыкнул я, отбирая бутылку и делая пару глотков. — Не могу похвастаться умением наводить порядок.
— Просто выкинь покойников, этого хватит на первое время, — поморщилась Адель. — Уж к запаху крови я привыкну.
— Выпивка тебе поможет, я уверен, — насмешливо подмигнул я.
Оставив бутылку на стойке, я зашел за нее и, некоторое время присматриваясь к мертвецу, причмокнул. Умерший был довольно увесистым. А лезвие превратило его голову в перезревший фрукт.
Уложив его руки на пол возле головы, я задрал рубаху, создавая под разрубленной башкой подобие подстилки. Мне не слишком хотелось, чтобы Адель потом требовала от меня очистить пол от чужих мозгов.
Покашляв от пошедшего смрада, взял за ноги и потащил. Для начала можно будет закинуть труп в подсобное помещение. Все равно Адель вряд ли им воспользуется.
***
В таверне было довольно много выпивки, плесневелых остатков еды, запасов вяленого мяса и, конечно же, табака. Так что довольно скоро, найдя для нас с Адель комнатку, я сидел, прислонившись к стене, на кровати, покуривая и попивая вино.
— Мог бы ты спустить ноги на пол? Я не хочу, чтобы обувь пачкала кровать.
— Не будь неженкой, сестренка, — пробормотал я, пытаясь выудить слова из завесы дурманящего тумана в голове. — Я крайне высоко ценю твое мнение и желания, но хотел бы заметить, что нам ничего не помешает переместиться в другую комнату, когда решим поспать. Тут столько разных кроватей, что я могу хоть весь день бегать по трактиру, прыгая на всем белье, и то мы наверняка найдем к вечеру что-нибудь чистое.
— Я буду спать отдельно, — внезапно заявила Адель, отходя от подоконника и усаживаясь на край постели.
— На полу я дрыхнуть не собираюсь…
— Я буду в другой комнате. Не в одной с тобой. Понимаешь?
— Э-э-э… — я прищурился. — Почему?
— Ты пьяница, а я девушка. Каждому из нас нужно иногда быть наедине. Тебе наедине с бутылками, а мне — наедине со своими женскими делами.
— Кхм, последний раз, когда я слышал этот бред, девчонка хотела затянуться дурманящим порошком, за который ее бы выебали и убили.
Адель хмыкнула.
— Интересный порошок, должно быть.
— Нет. Просто шлюхам нельзя нюхать ничего, кроме яиц клиентов, — хохотнул я.
— Эх… Вангр, я просто хотела бы побыть одна.
— Что-то раньше, когда Лила была с нами, ты не сильно выражала это желание.
— Я не буду заплатой твоему разбитому сердцу, — холодно и уверенно сказала Адель, поднимаясь и торопясь уйти из комнаты.
— Ой, да… да ладно тебе! — я поднялся, роняя с груди пепел папирос и едва не выпустив из руки бутылку.
Дверь хлопнула раньше, чем я успел сделать
хоть шаг. Пустив отрыжку, я собирался пойти следом, но вдруг понял, что мне плевать. Опустился обратно на кровать, собираясь окунуться в жесткие объятия набитой соломой подушки, и вспомнил.— Береги ребенка, Ян, — Джордан смотрит так, как редко смотрел на кого-либо. Не при мне уж точно. — Дай ребенку родиться. Он важен для Алисы.
Я облажался со спасением Алисы. Не смог ничего сделать. Ребенка я тоже упущу? Будет просто чудесно просрать все, что должен был беречь Ян. И если я могу пить вино благодаря тому, что этот парнишка пустил меня в свое тело… я должен убедиться в том, что Ян сможет спокойно пить вино в лучшем мире.
— Адель! — позвал я, поднимаясь с кровати.
Бутылка звякнула об пол, но мне было плевать. Я рванул ручку двери, выскакивая в коридор.
— Адель, черт побери! Это важно!
Пихнув дверь напротив, я, не удостоив пустую комнату ни малейшим вниманием, пошел дальше. Дверь за дверью, я открывал их, пока не наткнулся на запертую.
— Адель? — спросил я, загремев кулаком. — Открой!
В ответ тишина. Я покачал головой.
— Сама напросилась…
Уперевшись в стену, я, задрав ногу, саданул подошвой под ручку. Дверь жалобно треснула. И я ударил снова. И бил. Бил, пока чертовка не сдалась, распахнувшись внутрь.
Я зашел. И прикрыл нос рукавом.
У стены, прислонившись к ней, висело тело. Самоубийца. Повесился на блядской балке.
Заметив лужу под его ногами, покачал головой.
— Так ты свежачок, да? — спросил я у трупа, заходя в комнату. — Значит, ты пережил первую волну убийств. Твой дружок внизу был ни капли не свежим.
Оглядев комнату, я заметил на столе клочок ткани.
— Ну надо же, — с усмешкой пробормотал я. — Прощальная записка. Воском по рубашке. Знакомо. Тебе тоже не повезло не найти пергамент с пером и чернилами, да?
Труп все так же молча висел, вывалив посиневший язык.
— Не обижайся, я не смеюсь. По себе знаю, что где попало письменные наборы не лежат. А вот послание… — я бережно переложил ткань на ладонь, подставляя ее свету из окна, — иногда оставить все-таки нужно…
Я не очень хорошо разбирался в устном языке Файльга. Но вот письменный был освоен достаточно хорошо. В конце концов, Ян учился по книгам и ему больше нравилось письмо, нежели сложная в изучении речь.
«Они не охотники на вампиров. Они убийцы. Убеждены в правосудии. Режут без жалости. Люди как животные. Сыны Файльга идут. Крест утонет в крови. Я смеюсь».
И под этим подпись: «Человек Лис». В Файльге не давались бессмысленные имена. Людей называли как животных, погоду, растения, что угодно еще. И перед этим добавляли слово «человек», чтобы было ясно, что это имя.
— Вот оно что, Лисенок, — усмехнулся я. — Что ж, скажу честно, что подчерк у тебя полное дерьмо. Я едва разобрал. Больше не заставляй пьяных таким заниматься, ладно? — бросив последний взгляд на мертвеца, пожал плечами. — Бывай.
Прикрыв за собой измученную дверь, я засунул «записку» в карман и поторопился спуститься на нижний этаж. Скорее всего, Адель сидит где-то там, за одним из столов, пытается просунуть в себя еще больше обиды.