Вампиры тут беспризорные

Маниэр умереть ради него готова, а он в ней сомневается. Она против клана пошла, всё бросить собиралась, отречься от рода и всего, что связывало ее с вампирами. А он… не верил ей. И от этого было горько, обидно и больно.

Просто, чтоб проверить ее, он готов отдать такие деньги? Он вообще в своем уме?

— Маниэр, тут я не стану оправдываться. — он грустно усмехнулся, сколько бы он ни говорил, сколько бы ни доказывал, что все это из любви к ней, она не поймет. Они разные, поэтому есть вещи, которые придется просто принять, — Я сомневаюсь в каждом, кто носит фамилию Вальдернеских, в каждом, кто не является переселенцем. Я даже в себе сомневаюсь.

Эту половину правды ей будет принять куда проще, чем его искренние переживания. Пусть считает его подлецом, он такой и есть. Настоящий подлец, раз оставил ее тогда.

— Почему ты не сказал обо всем позавчера? Почему просто попросил моей руки? — он поежился под ее острым взглядом. Степан думал, она будет рада.

— Я забыл от волнения. — Маниэр рвано выдохнула и снова отвела взгляд. Забыл он.

Но то, что он переживал и нервничал, приятно грело — значит боялся потерять, значит как бы не сомневался в ней, все равно любит и ценит.

Она чуть улыбнулась, самую малость, взгляд стал мягче.

— Я запрещаю тебе покупать меня. Если ты дашь клану хоть медняк, можешь забыть, как меня звали. — сообщила Маниэр, собравшись с мыслями.

Она не хотела, чтобы деньги, заработанные Степаном с таким трудом, достались Вальдернеским. Пусть лучше на переселенцев своих спустит, да хоть просто на улицах раздаст. Но не вампирам

— Почему? — ему всегда казалось, что Маниэр невероятно горда тем, что Вальдернеская. Она была лучшим вампиром из тех, что он встречал. Она была благородной, гордой, твердой и решительной. Лучшим, что было в Вальдернеских.

И Кифен считал, что для нее предать клан — значит предать себя. Но сейчас она почти приказала ему позволить Вальдернеским умирать в эту долгую и тяжелую зиму.

— Это тебя не касается. — у Маниэр были свои мысли, слишком много мыслей о том, насколько на самом деле ужасна жизнь в клане. И может бунт народа и голод способны сломать систему, возможно этой зимой что-нибудь измениться, — Сбереги эти деньги и потрать мудро, когда вернешь титул. — она улыбнулась ему так красиво, так нежно, что сердце снова дрогнуло.

А все мысли про Вальдернеских, клановые разборки и прочее вылетели из головы. Какая разница, что и где происходит, когда она ему так улыбается?

— Я заработал их лишь ради того, чтоб выкупить тебя.

Степан никогда и не думал о том, чтоб потратить свои миллионы иначе. Если б не стремление выкупить Маниэр, то он бы сходил пару раз на охоту, заработал сто золотых, и ещё полгода из дома не выходил б. Ему ведь для жизни много не надо.

— Кифен, ни один здравомыслящий мужчина в этом мире не отдаст столько за клановую вампиршу. — покачала головой девушка. — Не делай глупостей. — Кифен тихо усмехнулся. Глупость он уже сделал, и не раз, и останавливаться на достигнутом не собирался.

— Маниэр, я ведь на всю голову переселенец. Я и больше отдам за тебя. — разве не лучше все же заплатить клану и жить спокойно, чем годами прятаться и боятся выйти из дома? К тому же деньги есть, и потому упрямое противление Маниэр вводило в замешательство.

— Дурак. — огрызнулась она, — Если купишь титул, то я не выйду за тебя, имей в виду. Через год, как снова станешь графом, сыграем свадьбу. Не раньше. — она давала ему путь к отступлению, возможность бросить ее снова, когда он будет не простолюдином, а аристократом. А Степан даже не понимал этого.

— Хорошо. Все будет как ты захочешь. — пообещал попаданец. Ему все равно, как свадьбу играть, будет прекрасно, если Маниэр сама все решит и выберет, главное, чтобы еда на столе была.

— Я хочу, чтоб мы отпраздновали в твоем замке. — произнесла она, смотря, как дрожит от ветра пожухлая блеклая трава. Зима наступила так быстро, что Маниэр все не могла свыкнуться с мыслью, что прошел ещё один год, и снова клан ждут долгие голодные месяцы.

— Тогда я потрачу эти деньги на ремонт. — согласился Степан. Если отреставрировать бальный зал, то должно хватить места. Да и комнаты тоже неплохо отремонтировать, окна поменять… А денег на ремонт вообще хватит?

— Береги себя. — ее голос едва ли не заглушил ветер, собранные волосы растрепались, и холодный воздух, пробираясь под одежду, заставлял кожу покрываться пугливыми мурашками.

Маниэр любила зиму, зима была похожа на вампиров: такая же серая, холодная и безжизненная. Тихая и спокойная. Короткое время в году, когда нигде ничего не происходит, затишье, позволяющее спрятаться глубоко-глубоко и зализать раны, которые получил за этот год.

— Когда мы увидимся снова? — Степан посмотрел на розы, букет сейчас казался до ужаса неуместным.

Может, зря он обнес герцогский сад? Впрочем, только ради того, чтоб позлить дракона, это стоило сделать.

— Не знаю. — пожала плечами Маниэр. Она и правда не знала.

Видеться случайно было по-своему очаровательно, ей правда нравилось проводить с ним время, но назначать встречу настроения не было никакого. Возможно ей просто стоит немного отдохнуть и собраться с мыслями, вчера был тяжелый день.

— Я могу навестить тебя в гнезде? — попаданец боялся снова потерять с ней связь. Не хотел больше зависеть от случая, теперь ведь его черед делать шаг навстречу, Маниэр уже пробежала целый километр, когда он едва ли прошел десять шагов. И Степан не собирался оставаться так далеко или пускать все на самотек.

Они теперь пара, и видеть ее, просто стоять рядом и слушать, знать, что она рядом, стало для него невероятно важно.

— Нет. Не ходи на земли вампиров. Я сама найду тебя, если захочу. — Степану не нравился ее ответ, но он молча проглотил недовольство. Провинился, будь добр исправлять. Теперь он будет уважать ее решения и желания, будет прислушиваться к ее мнению, и если Маниэр хочет так, то он просто примет это, даже если ему подобное не по нраву.

Не голову же герцога она просит, в самом деле, а вполне обычную, выполнимую вещь.

Глава 40 Для тех, кто помощник дракона

Степан бегло оглядел унылый пейзаж. Да уж, делать предложение руки в такой атмосфере мог только он додуматься. Пятьдесят оттенков серого, а не пейзаж, честное слово: небо серое, земля темно-серая, трава желтушно-серая. Всё серое!

— Тогда я буду оставлять письма для тебя вот под этим камнем. — он пнул булыжник, — Так можно? — хотелось иметь с ней хоть какую-нибудь связь. Все же с завтрашнего дня он выходит на работу.