Вампиры тут беспризорные

— В-вы можете сделать ее своей наложницей, господин? — спросил полукровка, опускаясь на колени.

Мысль о том, что Аламия сознательно пошла на такое, рвала сердце на части.

Мысль, что он может никогда больше не увидеть ее — душила.

Осознание, что он был ей не нужен, и вся ее любовь лишь красивая ложь, в которую он поверил — убивало.

Но Веце слишком сильно ее любил, чтоб отпустить. Если он сможет просто быть рядом с ней, не важно, в какой роли, Веце всё стерпит, всё простит.

— Ты понимаешь, у кого просишь? Понимаешь вообще, что просишь? — Степан видел Веце насквозь, знал, что парень голову от любви потерял. И то, как ломает гордого и непоколебимого Веце, неприятно ранило.

Потому что вампир считал полукровку своим человеком, своим другом, товарищем. И как бы не был расчетлив и продажен Веце, Степан знал, что своё полукровка никому и ни за что не отдаст. А сейчас вот, предлагал ему свою женщину, чуть ли не давясь слезами.

Вампир тяжело выдохнул, ежась от холода. Аламия даже не смотрела на Веце, таращилась на попаданца своими огромными карими глазами, смаргивая крупные слезы и невзначай приспустив простынь. В глубоком разрезе ночнушки стыдливо проглядывалось очертание голого тела, покрытого мурашками от ночной стужи.

Степан отвернулся. Не надо ему чужого.

— Разбирайтесь сами, это ваше дело. — сказал вампир, встав с кровати, — Чтоб завтра ноги твоей не было в моем доме, мерзавка. Я не прощаю тех, кто ранил моих людей. — набросил на плечи одеяло и вышел из комнаты, потеснив Веце в проеме двери, — Не думай о том, как тебе сейчас больно, Веце. Не думай о том, как сильно ты ее любил. Помни, чей ты слуга, и не смей ударить в грязь лицом. Ты вырос среди Вальдернеских, так не смей марать это имя пустой надеждой, не смей оправдывать чужое предательство.

Аламия побледнела ещё сильнее, когда холодный, как лезвие взгляд вампира врезался ей прямо в глаза. Вальдернеский…

От того, с кем она связалась, стало лишь ещё страшнее. Картинка спешно сложилась воедино, вот почему имя Веце показалось ей знакомым. Он слуга графа Кифена Вальдернеского, убийцы жесткого настолько, что даже вампиры его изгнали из клана! И она посмела рассердить его.

Шаги хозяина стихли, Веце пустым взглядом смотрел на хрупкий силуэт Аламии, освещенный бледной луной и теплым огнем магсветильника.

Улыбка вышла пустой, слишком измученной, и Веце не знал… не мог подобрать слов. Очень сильно хотел, чтоб хозяин ошибся, чтоб у Аламии была весомая причина поступить с ним так несправедливо.

Но она тоже молчала. Тонкая шелковая ночнушка, какую могут позволить себе лишь аристократы, совсем не грела. Веце стер рукавом злые слезы. Аламия даже ему в этой одежде ни разу не показывалась, а к постороннему залезла в постель.

Веце был рассержен, Веце был растерян, Веце был раздавлен.

И гнетущее, тяжелое молчание давило лишь сильнее.

— Ну давай же. Скажи хоть что-нибудь, Аламия. — произнес он дрожащим голосом, но девушка лишь отвела взгляд, — Попытайся оправдаться, хотя бы попробуй соврать! — он ей всегда безоговорочно верил, он отчаянно хватался за ту иллюзию, в которой жил, — В прошлый же раз ты нашла причину. — уже тише закончил он.

— Ты… все правильно понял. — через силу ответила она, рвано вздыхая, — И волен думать обо мне, что хочешь. Я и правда перед тобой виновата. — Аламия поджала губы и задумчиво опустила взгляд в свое глубокое декольте.

Да, нехорошо получилось. Все сложилось бы куда удачнее, если б с самого начала хозяин Веце не отказался от права первой ночи.

Аламия равнодушно стерла холодные слезы с лица. Что она, маленькая что ли?

— Зачем тебе он, если у тебя есть я? Я ведь люблю тебя. Я на все готов ради твоего счастья. — отрывисто произнес Веце, тяжело дыша и до боли стиснув рубашку на груди. Сердце нещадно болело.

— Веце, Веце, — покачала головой девушка, — Я достаточно голодала, вдоволь мерзла зимой. Я не хочу вновь идти в неизвестность, не хочу быть женой простого мелкого слуги, который в любой момент может потерять работу. Или жизнь. Я хочу знать, что завтра у меня будет хлеб, а засыпать я буду в кровати, а не на голой земле. — ей было совестно перед этим глупым наивным парнем, грустно, что ей не подходит тот, кто полюбил ее по-настоящему.

Аламия никогда не была красавицей, скорее уж страшненькой девушкой. Но Веце каждый день называл ее своей королевой и носил на руках. Аламия ценила это, правда. Но она хотела совсем не любви.

— Но ведь я все тебе дал! И еду, и одежду, и кров, и деньги! Я отдал все, что имел сам! Неужели этого мало? — он говорил шепотом, рвано, проглатывая слова, делая паузы и пытаясь не задохнуться от накатившего осознания.

Веце не мог ее понять, не мог найти достойного оправдания ее выбору, не мог унять эту тупую режущую боль внутри. Этот леденящий холод, это бушующее гневное пламя.

— Этого было вполне достаточно. — с мягкой улыбкой согласилась Аламия, вставая, — И возможно меня бы вполне устроила роль твоей жены. Но твой хозяин был против. И его невеста тоже. Мне оставалось либо уйти, либо сделать так, чтоб господин не захотел от меня избавляться.

Веце прикрыл глаза рукой.

Господин бы не прогнал ее, если б она не нарушала правил, хозяин ведь не тиран какой, вампир, может, самый лучший господин, какой вообще может быть.

Неужели Аламия не могла понять этой очевидной истины? Как вообще можно было прийти к такому решению, почему она ничего не говорила ему, Веце? Почему не поделилась своими страхами, почему не попросила помощи и совета?

— И ты решила с ним переспать?! — почти прорычал Веце, стиснув кулаки. Хороши же выход она нашла!

— Ты такой же сирота как я, разве не знаешь, как нынче решаются взрослые дела? Девушка это обуза, если не греет постель хозяина. — она попыталась цинично улыбнуться, но вышло слишком жалко.

Аламия не видела другой жизни, она выживала, как умела сама.

Аламия знала, что ни муж, ни господин не дадут ей защиты, только временное покровительство, пока она полезна, пока она приятна. И ей самой было до тошноты противно от этой правды, от реальности, в которой она живет.

— Ты ведь знаешь, что господин бы все равно не смог на тебе жениться! — Веце не верил, не хотел верить, что ей нужны были лишь деньги, а он не более, чем способ подобраться к хозяину.

— Мне бы хватило дозволения входить в его спальню. — ответила Аламия, набрасывая простынь на голые плечи.

Что ж, все что она может сделать для Веце — это быть с ним честной хотя бы в конце.

— Зачем ты так. — Веце стиснул зубы, каждое ее слово ранило, — Я знаю, что у меня нет титула, я связан контрактом и не имею собственного дома, но я ведь никогда этого от тебя и не скрывал. Почему же ты тогда не оттолкнула меня в самом начале. Ты хоть когда-нибудь любила меня, скажи?