Вампиры

– Ладно, черт с ней, с девчонкой, - снова заговорила Рита.
– Меня другое интересует. Зачем ты устроил весь этот балаган?

– Какой балаган?

– Он еще спрашивает! Ненюфары на подоконнике, черные кошки, летучие мыши...

Глаза Курта изумленно расширились.

– Что за бред? Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Никому, кроме тебя, такие глупости в голову не придут, - отрезала Рита.
– Угомонись, я тебя предупреждаю. Мария узнает - она с тобой церемониться не будет.

* * *

Постепенно гости разошлись, музыка смолкла, и лишь усыпанный конфетти и серпантином пол да столы с неубранной посудой напоминали о недавнем веселье. Полиглот чувствовал знакомую опустошенность, которая всегда наступает после праздника. Именно за это он давно перестал любить Новый год, который всегда будит неясные надежды, но они никогда не сбываются: наступает день, и жизнь возвращается в прежнее русло.

Поднявшись на второй этаж, он заглянул в уютную комнату с погасшим камином и охотничьими трофеями на стенах. Все ее обстановку составлял резной книжный шкаф красного дерева, полки которого были забиты разнообразными видеокассетами, несколько кресел и диван с гнутыми ножками и низкий журнальный столик, уставленный пустыми и полными винными бутылками.

На диване, запрокинув голову, неподвижно лежал Мороз. Предчувствуя недоброе, Полиглот подошел ближе. Мороз открыл глаза и с трудом приподнялся.

К счастью, он был жив и здоров, хотя и совершенно пьян.

– Устал я, Саша, - в голосе Мороза звучали дружеские нотки.
– Тяжко жить среди волков... И осознавать себя таким же...

– Но ведь не все так плохо, - попытался было успокоить его Полиглот.
– В конце концов есть деньги, за которые можно купить если не все, то многое...

– Вот именно. Далеко не все. Ты еще молод и можешь не понять, но счастлив я был, пока сокращение Армии шестидесятых не выбросило меня на улицу.

– А сейчас?

– Сейчас... За последние десять лет все менялось, как в калейдоскопе. Это, выражаясь словами Дэвиса, не дает нам времени остановиться и пристально рассмотреть.

– Ты знаешь Дэвиса?

Этот вопрос вылетел непосредственно, как это бывает, когда язык опережает мысль.

Мороз усмехнулся.

– Я много чего знаю. И много чего видел.
– Он сделал длинную затяжку, помолчал минуту, и продолжил.
– Тяжко. Прошли и Советский строй со всеми его плюсами и минусами, и беспредел начала девяностых... Какие только фофаны и отморозки не назывались вдруг авторитетами.
– Мороз задумчиво посмотрел на звездное небо.
– Прошло все. И моя жизнь...

– Оставь, Дед!
– Полиглот дружески хлопнул его сбоку по плечу.

– Моя жизнь прошла. Год-два. Может пять. Тебе жить...

– Да... Знаешь такое стихотворение

Наше поколение юности не знает.

Юность стала сказкой миновавших лет.

Рано в наши годы дума отравляет

Первый их размах и первой жизни цвет...

– Да. Надсон. Прошлый век. У Лермонтова тоже было "Печально я гляжу на наше поколенье..." Ты хочешь сказать, что каждое поколение думает так? Это неправда. О своем поколении я так сказать не могу. Мы и в правду были рождены, чтоб сказку сделать былью... Но не вышло... Вероятно, это идет циклически.

Мороз улыбнулся редкой открытой улыбкой.

Бархатная ночь своими убаюкивающими звуками делала веки все тяжелее и тяжелее.

– Ну ладно, Саша, - идем спать.
– Завтра будет тяжелый день. Не знаю, что и делать с этим Гарри...

Дед ушел спать, и Полиглот остался один. В настоящий момент он находился во второй стадии опьянения, именуемой "действующая модель человека", когда появляется непреодолимое желание куда-то идти, кого-то искать, что-то такое делать, но отнюдь не спать. "Где там у меня спрятана волчья шкура?" - попытался было вспомнить он, но все мысли перебивал навязчивый мотив. "Сиреневый туман над нами проплывает", - в который раз прокручивалось в голове.

Вдруг он заметил, что туман не только в голове, но еще и в комнате.

– Что за черт?
– пробормотал он, силясь сфокусировать взгляд.

Из открытой двери повеяло холодом и густым ароматом лаванды, и на пороге возникла странная призрачная фигура, сошедшая, казалось, со страниц знакомой ему книги: бледная темноволосая женщина с высокой прической, в длинном белом платье и с букетом ненюфаров в руках. Ее ярко-алые губы улыбались. Не отрывая от него пристального взгляда черных глаз, она подходила все ближе, и все сильнее становился дурманящий запах лаванды, от которого кружилась голова. Он наблюдал за ней, как во сне, не в силах пошевелиться.

И лишь когда она была уже совсем близко, он вдруг понял. Хмель как рукой сняло.

– Лиза!

Вскочив на ноги, он бесцеремонно сорвал с нее заколку, и ее длинные черные волосы рассыпались по плечам. Теперь это была прежняя Лиза: именно высокая прическа и яркая косметика делали ее неузнаваемой.

Полиглот рассмеялся. Лиза тоже улыбнулась.

– Мне нравится твое чувство юмора. Но неужели Олшеври читаешь? Вот уж не ожидал...

– А я похожа на неграмотную?
– с оскорбленным видом спросила она, вытряхивая из пачки сигарету.

– Нет, конечно, но...
– Внезапно его осенила гениальная идея, из тех, что приходят только на пьяную голову.
– Лиза! Ты могла бы меня поцеловать?

Она отпрянула.

– Нет, ты не подумай чего, я не об этом...
– бессвязно начал объяснять он.
– Я хочу одну хохму устроить, как будто бы меня вампир укусил. Кожу-то я сам могу поцарапать, но для убедительности нужен синяк на шее. Так как? Поцелуешь?

Она посмотрела на него с каким-то странным сожалением и почти обидой.

– А если так?

И, поднявшись на цыпочки, она приникла к его губам. "Гениальная идея" была тут же забыта, как и то, что Лиза - девушка Мороза. Впрочем, Дед сегодня (редкий случай!) был уже никакой, а остальные "братки" еще хуже.

Конечно же, Полиглот не мог упустить случай распустить хвост.

Они пили вино, целовались и болтали обо всем на свете. Полиглот рассказал, как он отлавливал черных котов и поил их валерианой "для куражу", а они в благодарность изодрали его сумку, как ходил на озеро за ненюфарами и чуть не грохнулся в воду... Почему-то это происшествие натолкнуло его на воспоминания о венецианских приключениях.

Боже, как ярко вспыхнули ее глаза!

– Ты был в Венеции?
– казалось, что обращение на "ты" давалось ей с трудом.

– Да. Когда возвращался из Югославии, я объехал всю северную Италию. И просадил все деньги...

– А я люблю юг Италии...

– А ты вообще похожа на итальянку. Есть в тебе что-то именно итальянское...
– Полиглот хотел еще спросить что-то про время оккупации Второй Мировой, но сдержался. Он не любил обижать людей почем зря. Даже женщин нетяжелого поведения. А вопрос "не делан ли кто, из твоих родителей немцем или итальянцем" ничем иным кроме, как оскорблением являться не мог, как бы уклончиво он не был задан, и сколько бы не содержал в себе правды. Поэтому он закончил фразу, хотя и скомкано, но безобидно.
– Если бы увидел тебя в Италии, никогда не поверил бы, что ты - русская или украинка.