Варенье
Шрифт:
– …ну что ты…
Он отворачивался.
– Повернись ко мне! – вдруг потребовала она, обняла.
Он противился.
– Ну всякое бывает в жизни, дурачок. Ну что ты. Я люблю тебя. Мне плохо без тебя будет. У нас сын. Подумай.
– А ты думала??! – резким был его ответ.
– Ну ладно, давай забудем. Еще раз попробуем. Не уходи. Все у нас будет хорошо…
Он готов был поверить еще раз, последний; помириться: так хорошо она просила, голос – родной.Он уже больше не отстранялся. Семь лет уже в браке. …было и хорошее. Сколько он уже вот так верил, что все будет хорошо: восемь, двенадцатт, а может, больше раз.
– Ну что ты…
Рука ее лежала уже у него на бедре, и – выше. Он, кажется, сдался, – все; сейчас постель и – мир. Через постель – мир. Это было просто, удобно. Жена совращала, плела сети. Мастерица. Он ломался,
– Забудем, дорогой, все плохое. Чего ни бывает в жизни.
Бесстыжие глаза жены смеялись; ее маленькие детские губки были совсем близко… Жена уже шарила под рубашкой, он не убирал ее руку.
– Нет!!! – вдруг в страхе закричал он, откинувшись.
Недобрым, мстительным был взгляд жены, он узнал его, запомнил хорошо…
В четверг он пришел с работы, жены не было дома. Она пришла в девять часов, выпивши, недовольная. И в десять тридцать, как раз по телевизору шел футбол, началось:
– Я тебе сказала, уходи! У меня будет мужчина.
Он ко всему был готов, но такое…
– Уходи! Иначе сына разбужу. Будет скандал.
Он не сомневался. Что он мог сделать? Да ничего. Он приблизительно знал, кого жена ждала. Федьку, слесаря из водоканала. Высокий худой такой парень. Тоже семейный. Остаться дома? Это – шум, соседи… Скандал. Не выход из положения. Может, можно было как-то по-хорошему, поговорить… Но жена уже заводилась. Была невменяема. Глаза шальные, лицо красное… «Что же делать?» – судорожно решал он. Жена смотрела все на часы, встреча, вероятно, была назначена на одиннадцать. Дождаться слесаря? Если жена не захотела бы, никакого слесаря не было. Только уходить, больше ничего не оставалось. И он стал одеваться. Что он мог сделать? Драться? Он не дрался. Правда, случилась одна потасовка с женой, поднял он руку на милое слабое существо… Потом были еще тумаки. Ну а так, чтобы жена ходила с синяками, – такого не было. Он с мальчишками не дрался, а тут – с женщиной. Может, от воспитания это? Жена этим и пользовалась. «Почему ты со мной живешь? – спрашивала она все. – Ты меня не любишь, я знаю. Я такая плохая. Тебе изменяю».
Он и сам не понимал, зачем мучился, столько хороших женщин. А шлюха она и есть шлюха.
Один раз тоже был скандал. Он психанул, взял со стола нож, хотел попугать. Жена руки целовала, просила прощения. На следующий день пришла под утро. И опять была постель, мир. Он почти всех любовников жены знал в лицо. Их было четыре, а кого он еще не знал… Жена не скрывала ничего, словно так и надо. Мерзкая баба.
Сразу после свадьбы жизнь как-то не заладилась. Ссорились. Он уходил к отцу и жил там неделю, а то и две, пока жена не приходила, не извинялась. Это скоро вошло в привычку. Плохая оказалась привычка. Конечно, не все было так плохо, случалось и хорошее, было что вспомнить. Последние годы навалилось столько плохого, что для хорошего места не осталось.
Раз он задержался на работе, пришел домой: на кухне Володька Костарев с «Энергосбыта». Рябой, не красивый мужчина и, кажется, еще с «приветом». На столе – бутылка водки. Жена, он не считал ее таковою, – бывшая, выпивши. Он не стал ругаться, ничего… Просто выгнал Володьку, чтобы не мешал и все. Привык уж. Смирился, что жена шлюха. Привык, смирился – какая разница. Тут как-то жена познакомилась с Сергеем, таксистом. Парень ничего, самостоятельный. Была у него однокомнатная квартира. Они вместе ходили, как муж с женой, регистрироваться собирались. Он не мог нарадоваться, наконец-то избавился. Только радость была преждевременной: через месяц жена вернулась, а жила она у Сергея, говорила, что первый брак – это настоящая любовь, и никакой Сергей ей не нужен. Только он не верил в эту ее настоящую любовь. Это была не любовь – насмешка, пародия, – что угодно, –но не любовь. …так издеваться, унижать и говорить про любовь – болтовня, если не кощунство. Он не любил жену, больше – ненавидел. О примирении, совместной жизни не могло быть и речи: все до такой степени было опошлено, изгажено, разрушено. Раз как-то он хотел было наладить с женой отношения… но ни нежности, ни ласки …и слова были деревянные. Все фальшь. Надувательство. Все хорошее, что раньше было, осталось в прошлом, и ничего изменить нельзя. И жена это тоже хорошо понимала. Вечером сосед приходил, просил закурить. Он хорошо знал, что надо
соседу: приходил проверить – жена одна или нет. Он хотел было спросить: «Соскучился?», но промолчал.Жена надела розовое шерстяное платье, собралась уходить. Он, дурак, чуть было не поверил, что не все еще потеряно. Хорошо хоть жена уходила, не выгоняла. Сын уже спал. Он тоже лег, но уснуть не мог: лежал, прислушивался, ждал жену, когда она застучит каблучками по лестнице. Взбегала она легко и быстро. Он прощал ей все. Но жить со шлюхой он не хотел, только – не это! Он поносил жену последними словами. Он знал, что не уснет, не успокоиться, пока жена не придет, не ляжет.
Убийство.
Я писал о любви, счастливой, неразделенной; писал о людях труда, о жизни, о смерти. Все было в моих произведениях, кроме одного – убийства, крови. Кровь же в мире если не лилась рекой, она была. Люди убивали друг друга по недомыслию, из-за денег, а то просто так, от нечего делать; убивали своих родных, близких, знакомых и – кого не знали; убивали ночью, средь бела дня. Из года в год росло число жертв терактов, заказных убийств. Неспокойная была обстановка в мире.
Все герои моих произведений были из жизни. Я с ними учился в школе, работал, так или иначе общался… Я жил жизнью своих героев. Был и плотником, и летчиком, и кузнецом, и водил корабли… Кем я только ни был в своих произведениях. Конечно, что-то я и сочинял, была фантазия, не все брал из жизни. Одним словом, я писал на заданную тему. Все было в моей власти. Я, при желании, мог быть и царем.
Итак… Стоял август. Было душно. Температура в тени тридцать пять-тридцать семь градусов. Андрей шел с работы домой. Работал он на хлебокомбинате. Электрик. Андрей был в белой рубашке, в синих в полоску брюках. На ногах – кроссовки. Он носил очки. Среднего роста, средней упитанности. Толстые некрасивые губы, широкий нос… – топорная, грубая работа. Андрей шел быстро, торопился. Губы плотно сжаты. Серьезное лицо.
«Что за Андрюша?! – возмущался Андрей. – Я – не маленький. Взрослый человек. Отслужил в армии, на первом курсе в институте. “Андрюша”… Это ребенка так зовут». Только он один на хлебокомбинате был Андрюша, все – Андрей, Николай, Павел… Имена как имена, без уменьшительно-ласкательных суффиксов. «Сам виноват, – сердился Андрей. – Надо держаться уверенней. Быть смелее, а то как женщина, право. Много жеманства». Но и дерзить, быть этаким суперменом Андрей не хотел. Для этого ума большого не надо. Как заставить коллектив забыть Андрюшу, звать Андреем? Задача непростая. Общественное мнение в коллективе сложилось, отношения устоялись. Разрушить их – сродни революции. Оставалось смириться, не обращать внимания. Или рассчитаться, устроиться на новое место? Но куда? На металлургический завод приема не было. СМУ, трест – тоже имелся штат. Положение безвыходное. Все раздражало. И раздражение росло в геометрической прогрессии. Андрей вышел из хлебокомбината – все было хорошо…. И так почти каждый день – хорошо, плохо. И плохого было больше. Наваждение какое-то.
Андрей прошел детсад, был у «Культтоваров», из тридцать пятого дома, рядом с «Культтоварами», вышла миловидная женщина в коричневом костюме. Она была с мальчиком детсадовского возраста. И вчера только он подошел к «Культтоварам» и – эта женщина. Но вчера он не обратил внимания. Женщине было лет двадцать пять-тридцать. Глаза цвета морской волны. Пронзительный взгляд. И какое-то неживое, застывшее выражение лица. Странная женщина. Андрей почему-то был уверен, женщина разведена. Неудачное замужество и все прочеее… «Познакомиться, – Андрей не шутил, все было на полном серьезе. – А там и жениться. Пора уже. Ну и что, если ребенок. Ребенок – не помеха». Андрей забыл о своем уменьшительно-ласкательном имени. Он поднялся на третий этаж, встал у обитой черным дерматином двери. Звонок и – дома. Он медлил. Неплохо было бы для разнообразия хоть раз залезть в окно, а не звонить. Звонок. Мать открыла. «Как поработал?» – спрашивала она всегда и сегодня не забыла спросить.
– Ну «как поработал»? Как всегда, – отвечал Андрей заученно.
Мать уже была на пенсии. Ей было шестьдесят два года. За последнее время она сильно похудела, осунулась. Отец в прошлом году разбился на машине. Была сестра. Соня. Старая дева.
Она все никак не могла выйти замуж. Находились женихи, но в последний момент, когда уже завтра под венец, свадьба самым неожиданным образом расстраивалась. Было все это очень грустно.
– Андрей, ты где будешь есть, на кухне, в комнате