Варламов

Легче всего и проще представить себе Петра Константиновича

Муромского тщедушным старичком небольшого росточка, смир¬

ным, хлопотливым и доверчивым, беспомощным.

А как же Варламов, — огромный, осанистый, внушительного

вида мужчина? Такого вроде бы не объедешь на кривой.

Яростный политический боец, автор сокрушительной силы

памфлетов, неугомонный, могучий Джонатан Свифт — написал

однажды другу своему, что совсем опутали, запутали его, что те¬

перь он — «беспомощен как слон».

Где было знать Варламову это великолепное образное выра¬

жение английского сатирика? Но играл он Муромского так, что

лучше и не скажешь: был его Муромский беспомощен как слон.

Одно дело, если опутан маленький и неказистый, иное — этакий

исполин! Не жалость слезливую вызывает, а возмущение, негодо¬

вание. Цена другая!

Седые — белым-белые — гладко причесанные на косой пробор

мягкие волосы. Лицо, чисто выбритое, кажется молодым — без

морщин, добродушно улыбчивое. Широкий, с большим запахом,

малиновый, усадебного покроя домашний халат. Это — в первой

картине. Потом — строгая черная пара с безукоризненно белой

сорочкой.

Богатый помещик. Но не белоручка. Рачительный хозяин и

сам работник. Здесь, в Москве, на светских балах и приемах ему

неуютно. Его место — на пашне, в конном дворе, в хлеве, на гум¬

не. Там — он дома. С презрением говорит о столичных бездель¬

никах, бальных шаркунах, пустомелях, «побродягах всесветных».

Не по вкусу ему этот праздный «сахар-свет». С удовольствием

говорит о делах деревенских: пора навоз вывозить на поля, «без

навозу баликов давать не будете».

А т у е в а. Это, сударь, ваш долг.

Муромский. Балы-то давать?

А т у е в а. Ваша обязанность.

Муромский. Балы-то давать?!!

Как он произносил эти слова, Варламов! Удивление, недоуме¬

ние, насмешка, готовность и рассердиться, и расхохотаться. Все

вместе, одновременно. Под конец разговора с Атуевой кажется,

что гнев все-таки возьмет верх. Но тут появляется дочь Муром¬

ского — Лидочка. И лицо Варламова расплывается в такой ра¬

достной, приветливой улыбке, столько в ней преданности и ласки,

что с этой минуты образ Муромского озаряется каким-то чистым

янтарным светом отцовской любви. По Варламову — старик Му¬

ромский вечный пленник этого чувства.

К блистательному барину Кречинскому он относится явно не¬

приязненно. Однако хитер Кречинский, знает, чем подкупить уп¬

рямого старика: милыми его сердцу разговорами о благе и кра¬

соте деревенской жизни, щедрым подарком — племенной бычок,

у которого «вообрази себе: голова, глаза, морда, рожки!» Расска¬

зывая об этом бычке, Варламов сладостно и мечтательно зажму¬

ривался, и — руками, руками изображал голову бычка, глаза,

морду, рожки... Рассказывали пальцы, ладони, кулаки, локти.

И весело смеялся сам и смеялись зрители в зале.

А Кречинский продолжал ворожить. Но старик Муромский

сдается не скоро, он еще будет биться и сопротивляться. Побеж¬

дает не так Кречинский, как Лидочка, ее любовь к Кречинскому.

Тут уж Муромский беззащитен. Околдована Лидочка, — тут уж

ничего не поделаешь...

И снова одной из главных в спектакле оказывается сцена Му¬

ромского с Расплюевым в доме Кречинского. А как же, — снова

сошлись Варламов с Давыдовым!

«Весь третий акт — в руках Кречинского и Расплюева, — пи¬

шет младший современник Варламова артист Б. А. Горин-Горяи-

нов (в книге «Кулисы»). —Я сам играл обе эти роли и знал, что

конкуренция здесь немыслима. Сцена же Муромского с Расплюе¬

вым мне казалась неубедительно построенной для Муромского.

Я не представлял себе человека, с первых же реплик не распо¬

знавшего Расплюева. Варламов же с Расплюевым был так про¬

стодушно приветлив, что не могло быть и речи о натяжке, и я

просто не понимал, как же я раньше так неверно представлял

себе эту сцену. Это место было бесспорно самым лучшим во всем

ансамбле прекрасного спектакля. Давыдов был бесподобен. Но в

его игре я все-таки видел подготовку к приему и самый прием.

Я знал, как тактично и ловко он обыгрывает газету, ложку, сал¬

фетку, видел, что стакан с чаем еще сыграет какую-то роль. В иг¬

ре Варламова не было никаких аксессуаров... Сидит себе старый

человек на диване и подает реплики, нужные Расплюеву. Но

по силе воздействия, впечатляемости — он был не только не ни¬

же Давыдова, а для меня и выше. Я до сих пор помню Варламо¬

ва, как живого, в этой сцене, а с тех пор прошло уже четверть

века».

Сидят они рядышком на диване и разговаривать им вроде бы

не о чем. Муромский молча разглядывает Расплюева, а тот сму¬

щенно отворачивается, вбирает голову в плечи, закрывается га¬

зетой — будто читает... Потом протыкает газету пальцем и через

дырку смотрит на Муромского. Это — придумка Давыдова. Но

Варламов тут же подхватывает ее: прильнув глазом к дырке,

смотрит на Расплюева. Тот снова заслоняется. Тогда протыкает

газету Варламов...

Право, все это могло бы показаться ненужной затеей, игрой

потехи ради. Так оно и было бы, если б не Варламов и Давыдов.

Они этим занимались всерьез. И никто из многих тысяч зрите¬

лей, видевших «Свадьбу Кречинского», никто из десятков теат¬

ральных критиков, писавших об этом спектакле, ни разу не ска¬

зал, что сценка с газетой — мелка, никчемушна, забавна попусту.