Варламов

Два больших артиста вкладывали в эту игру вполне серьезную

мысль.

Муромский все еще не верит Кречинскому, хочет понять что

он за человек. Для этого надо хотя бы знать, с кем это он дру¬

жит? Вот — Расплюев: кто он такой? А чистых и внимательных

глаз Муромского не выдержать прожженному шельмецу. Но ведь

ему, Расплюеву, поручено занять отца Лидочки и дать свободу

действий Кречинскому. Вот он и занимает его, как умеет.

И неизвестно, чем бы кончилась эта игра, не явись Федор,

слуга в доме Кречинского, с подносом, заставленным стаканами

чая. Расплюев первый тянется к чаю, но Федор обносит его и

протягивает стакан Муромскому. Конечно, гостю — первому! Рас¬

плюев вежливо кланяется. Но пока он церемонился, Федор ото¬

шел...

Варламов передвигает свой стакан Давыдову, тот возвращает

его Варламову. И так — два-три раза, до тех пор, пока стакан не

оказывается посредине стола: ни тому, ни другому. И оба хотят

пить, оба глаз не отведут от стакана. Варламов вздыхает, откли¬

кается вздохом Давыдов. И молчат.

Прошло уже несколько минут, а Муромский и Расплюев и

словом не обмолвились. Варламов и Давыдов пока что отделыва¬

лись одними жестами и мимикой.

Наконец Варламов откидывается на спинку дивана и спра¬

шивает совершенно безразличным тоном:

— В военной службе изволите служить или в статской?

Варламов самим этим вопросом давал понять, что ему все

равно, каков будет ответ. А Расплюев почему-то замямлил:

— В ста... в ст... в воен... в статской-с... в статской-с.

Что это с ним? Варламов удивлен.

— Жить изволите в Москве или в деревне?

Это уже важный для Муромского вопрос.

— В Москве-с, в Москве-с...

Махнув рукой, Варламов отворачивается. Понятно: городской

бездельник! Что с ним толковать?

А Расплюев сообразил, что дал маху. И поспешно добавляет:

— ...то есть иногда в Москве-с. А больше в деревне, в деревне.

Уж тут у Муромского появляется интерес к собеседнику.

— Скажите, в какой губернии имеется свое поместье?

Невинно начатый разговор вдруг оборачивается пристрастным

допросом. В начале Муромский и не замечает, как путается Рас¬

плюев в ответах, и продолжает спрашивать про имение, про зем¬

лю, про урожай, даже про то, кто у них в уезде предводителем...

Впрочем, как это сказал Расплюев? Ардатовский уезд Симбирской

губернии? Путает, господин хороший. Ардатовский-то Нижего¬

родской приходится! Ату его! Муромский входит в охотничий

раж, а Расплюев, как затравленный заяц, петляет, не дается.

Давыдов начинал заикаться, проглатывать слова, только б не

брякнуть чего лишнего. И Варламов, как бы заразившись от со¬

беседника, пошел заикаться. Уже слов-то не разобрать, одни меж¬

дометия:

— А вы... вы... То-то того?

— Вот-вот, ага... Ох, угу!

Варламов и Давыдов так увлеклись, что не только Муромский,

даже зрители не видят, не слышат, о чем там, в другом углу ком¬

наты, шепчутся Кречинский с Лидочкой. Но все-таки Кречин-

ский учуял опасность: надо выручать, Расплюев заврался, и об¬

ман может обнажиться. Кречинский показывает на портрет не¬

коего генерала, который висит на стене, и сообщает, что это — его

дед и что Иван Антонович (то бишь Расплюев) помнит того

деда.

Варламов вставал с места, подходил к портрету, вглядывался

в него, переводил глаза на Кречинского, снова на портрет: срав¬

нивал, искал сходство и даже как будто находил его, одобритель¬

но кивал головой, вроде бы успокаивался. Да, генерал на портре¬

те — человек почтенный. И Расплюев, глядите, облокотился о

сттинку кресла, как тот генерал... И Варламов удовлетворенно

смеялся. И смеялись все: Кречинский, Лидочка, сам Расплюев и

все зрители/

Так, благодушным смехом и завершалась сценка допроса. Пой-

мался не Расплюев, а сам Муромский? Поймался на пустяке?

Нет, еще нет!

Должен еще появиться Нелькин с обвинением в том, что Кре-

чинский украл драгоценный солитер Лидочки, а Кречинский —

доказать, что Нелькин лжет; он, Кречинский, еще должен разыг¬

рать благородное возмущение и, оскорбленный клеветой, отка¬

заться от руки Лидочки. Только теперь, когда Муромский мог бы

спасти свою дочь от немилого его сердцу брака, — он сдается.

Просит прощения у Кречинского, соглашается на свадьбу неза¬

медлительную, на завтра.

Вот где Варламов в роли Муромского оказывался «беспомощ¬

ным как слон». Стоял — большой и бессильный, — сам не свой.

Переминался с ноги на ногу, ни с места сойти, ни слова вымол¬

вить. И оставался таким оцепенелым всю следующую сцену, когда

приходит Нелькин уже с полицейским чиновником и ростовщиком

Беком, в руках которого доказательство мошенничества Кречин¬

ского.

Тут Муромский еще должен произнести несколько слов, но

Варламов делал это безучастно, деревянно, как бы оставляя всю

силу чувств для последнего выплеска:

А т у е в а. Батюшка Петр Константинович! а нам-то что делать?

Муромский. Бежать, матушка, бежать! от срама бегут!

Варламов произносил эти последние слова, как пишет об этом

Ю. М. Юрьев, «с незабываемой интонацией, в которой столько

горечи и грусти, и вместе с тем с какой-то покорностью судьбе».

Уже здесь, в конце «Свадьбы Кречинского», как бы угадывался

тот Муромский, который будет бедовать в следующей пьесе Су-