Вас любит Президент

– А что на Одеоне? – спросила Гвен.

– Кабаре, рестораны, кафе, и много смешных людей.

– Что ты там делал?

– Где?

– Куда ты пошел после того, как оставил меня одну перед гробницей?

– У меня назначено было деловое свидание с умершим королем.

– Прошло удачно? Или ты просто хотел набить ему морду?

– Он одолжил мне денег.

– Попробую угадать. Луидоры? Экю?

– Евро, – ответил Лерой.

Он сунул руку в карман пиджака и вытащил толстую пачку денег.

– Ну вот, – сказала Гвен. – Нужно было мне засунуть пару камер тебе в жопу. Представляешь – Людовик Одиннадцатый поднимается из могилы, чтобы выдать пачку ассигнаций Детективу Лерою. Любая программа новостей заплатила бы миллионы за запись.

– Да, кстати, насчет этих записей.

– Каких записей?

– Которые ты все время делаешь. Видео, аудио, и так далее. Насчет всего этого подслушивания и подсматривания.

– Да?

– Мне не нравится.

– Иди ты! Почему же?

– Не нравится и все. Неправильно это. Сродни вскрыванию чужих писем. Тебе нужно все это прекратить.

Великий моралист Лерой. Гвен хихикнула.

– Не смешно, – сказал он. – Слушай.

– Слушаю.

Она приготовилась выслушать лекцию. Такие лекции она слушала часто в детстве, в основном от родителей. Не читай чужие письма, не подслушивай, что другие говорят друг другу частным образом, уважай частную жизнь, иначе неэтично, и так далее.

– Я знал одного парня, – сказал Лерой. – Он любил вскрывать чужие письма. Это было грустно. Мы жили в одном здании. Его несколько раз ловили, но он притворялся, будто это случайность.

– Хорошо. И?

– Что? Это, в общем, всё.

– К чему ты это?

– Просто так. Не знаю, зачем я тебе это рассказал.

– А все-таки?

– Да так…

– Ну зачем-то рассказал ведь! Чем он тебе так запомнился, этот парень?

– Парень как парень.

– Вы с ним дружили?

– Нет.

– Не понимаю.

– Ну, помню, у него была страсть к грушам. Он сидел во дворе иногда, на закате, в дешевом полиестровом костюме – конторщики такие носят на работу. Сидел и жевал груши. Что-то такое, типа, здоровая еда, и так далее. Забавно было смотреть. Он открывал рот очень широко … шире, чем Гейл … и вклинивался в грушу, как ковш экскаватора в землю. А потом начинал шумно жевать, и лицо у него просветлялось, мужик блаженствовал.

Он снова замолчал.

– Да? – не унималась Гвен. – Это, конечно, противно, но я все равно не понимаю, к чему это ты рассказываешь.

– Просто так. Правда, груши он больше не ест.

– Почему?

– Однажды я его поймал, когда он читал мою почту. Просто стоял рядом с ящиками и читал письмо. Дурацкое письмо. Не помню, о чем там было, наверное какая-то реклама, скорее всего. Я отобрал письмо.

– Отобрал?

– Да.

– И что же?

– И выбил ему зубы.

Великий моралист Лерой.

– Впрочем, – добавил он, – возможно это действительно случайно получилось, а почту воровал вовсе не он. И даже, может быть, письмо это рекламное было адресовано ему, а не мне. Это все не очень важно. Кофе хочется ужасно. Да и пожрать не мешает.

Глава семнадцатая. Снова в Нью-Йорке

Риверсайд Парк в сумерках – великолепное зрелище, которое по достоинству может оценить только знаток, либо человек с чистым сердцем. Туристов нет, нет поденщиков-фотографов, и репортеры тоже не заходят, по большому счету. Парк граничит с Риверсайд Драйвом – петляющей авеню. В переулках, уходящих от Риверсайда круто в гору, к Вест Энд Авеню – огромные здания времен Бель Эпокь, с портиками, колоннами, фронтонами, эркерами и еще тысячью разных милых глазу известняковых деталей. Стены толстые. Потолки квартир высокие. На Риверсайд Драйв можно подойти к парапету, отделяющему авеню от парка и посмотреть вниз – пятьдесят отвесных футов. Парк ютится в базальтовых скалах. Район был когда-то населен относительно богатыми евреями, а затем населился относительно богатыми евреями, китайцами, итальянцами, и, благодаря близости Колумбийского Университета, здесь также селится немалое количество квартирно субсидируемой профессуры, многие представители которой выглядят очень важно и деловито, читают журналы, жуют хот-доги, вздрагивают и удивляются, если привлечь их внимание, и по большей части никому не досаждают.

Светловолосый мужчина в дорогом официальном костюме сидел на скамейке – за спиной базальтовая скала, впереди и внизу – искусственное поле для европейского футбола, за полем – Вест Сайд Шоссе и река Гудзон. Часть неба за рекой светилась закатным светом. В руках у мужчины был номер «Крониклера». Человек делал вид, что читает статью. Фонари вдоль аллеи зажглись и почти сразу после этого другой мужчина присоединился к читающему газету.

– Наконец-то, – сказал читатель газет.

– Эй, Роберт. Не читай мне лекции, я очень редко опаздываю. И когда опаздываю, почти всегда есть веская тому причина, – сказал Лерой, закуривая. – Как дела?

– Ты уверен, что за нами не следят?

– У тебя мания величия. Кто в этом городе станет за тобой следить, губернатор?

– Перестань, Джордж, – попросил Роберт. – Ты знаешь, что я имею в виду.

Не меняя позы, Лерой протянул Роберту руку.

– Что? – спросил Роберт.

– Пожмем друг другу руки.

– А, да.

Они обменялись рукопожатием.

– Отрадно, что трюк до сих пор работает, спустя многие годы, – заметил Роберт.

– Трюк?

– Наш способ входить в контакт. Мы его изобрели еще в университете, помнишь?

– Да, – сказал Лерой. – Но ты ведь не для того меня позвал, чтобы предаваться воспоминаниям.

– Нет, не для того.

– У меня мало времени.

– Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу.

– Так.

– Как поживаешь?

– Да ничего, нормально.

– Если что нужно, скажи. У меня есть знакомые в здешнем полицейском департаменте.

– Ты уже сделал достаточно, чтобы я чувствовал себя обязанным всю жизнь, – сказал Лерой. – Миссия твоя выполнена. Ангелы радостно аплодируют. К делу.

– Не сразу. Мне нужно сперва тебя спросить кое о чем.

Лерой пожал плечами.

– Да, ты все еще мне нравишься, – Лерой пожал плечами. – Ты хороший и умный. Но мысли у меня заняты другим, не обессудь.

– Понимаю. Красивое место, не правда ли?

– Да, место ничего, – сказал Лерой, оглядывая местность будто в первый раз. – Особенно с наступлением темноты здесь красиво. Зажигаются фонари, исчезают прохожие. Если подождем, то увидим первых хулиганов и наркоманов.

– Ты ужасно циничен, – отметил Роберт. – Тебе следовало родиться женщиной. Помнишь, в университете, была девушка … – Роберт сделал паузу. – Я был в нее влюблен. Единственная женщина, которую я когда-либо любил.

Лерой вздохнул. Каким-то образом он предчувствовал, что тема эта будет так или иначе затронута.

– Да, – сказал он.

– Гвендолин Форрестер.

– Да. Я ее помню. А что?

– Помнишь, как я тебе о ней рассказывал все время? Обо всем, что она читает, ест, любит, с какими людьми встречается.

– Да, ты за ней все время следил.

– Как ты думаешь, я бы мог быть с нею счастливым?

– Роберт, – сказал Лерой спокойно. – Послушай. Для кризиса среднего возраста ты еще слишком молод. Поменьше думай о прошлом. Не говорил ли я тебе давеча, что мысли мои заняты другим? К делу, Роберт.