Ваша С.К.

И снова в сенях все повалилось, и снова раздался за дверью голос графа:

— А вам, Светлана, самой добротой быть положено…

— А я когда голодная, всегда злая, — проговорила княжна, вырывая из рук Кикиморки веретено. — А каша моя в печи, а у печи вы, а во рту у вас кровавой росинки еще не было…

Она заткнула веретено за пояс, который накрутила ей Кикиморка, и, вернув вилы на крюк, пошла во двор. Кикиморка следом выскочила.

— Ручки белые марать не будешь, красавица? — ехидно проворчала она, когда княжна остановилась над мертвым петухом.

— Не буду, — гордо выдала она. — Твои-то на что будут? И знаю, все равно за мной пойдешь…

— За тобой не пойду, за веретеном своим пойду, родимым, — закудахтала Кикиморка, хватая петуха под мышку.

Светлана потащила ее в сени, дверь плотно прикрыла и постучалась к графу.

— Открывайте, не бойтесь, — шепнула она, хотя следовало сказать «не бойся» да про себя, а то сердце так в горле стучало, аж под самым подбородком, что не ровен час зубы в разные стороны полетят.

— Да как же я открою, коль я узником тут, а не гостем гощу.

Светлана рванула дверь на себя, потом одумалась и толкнула, даже плечом налегла. Знала, что замка нет.

— Кто держит ее? — выкрикнула княжна звонко.

— Я и держу, — пробасил, кряхтя, Домовой. — Жду как снова свиньей ругаться станешь.

— Не дождешься! А-ну открывай, что тебе говорят! А то… — Светлана выхватила из-за пояса веретено. — Веретено переломлю…

— Ой, горе мне, горе! — упала перед ней на колени Кикиморка, а Светлана на всякий случай ещё выше руки подняла. — Горе мне, горе…

— Не мычи коровой! Вели муженьку своему отпустить дверь!

— Да как же это можно?! — Кикиморка выронила петуха и теперь обеими руками цеплялась за подол княжны, а та аж на цыпочки поднялась, чтобы еще выше стать. — Где это видано, чтобы жена мужем помыкала…

— У нас в дому видано! — отрезала княжна. — Сказала, что переломлю, значит, переломлю. Ну…

Но Кикиморка только узким длинным носом между половиц попала и голову руками прикрыла, и до княжны сразу же донеслись ее всхлипывания — тихие, что мышиный писк.

— Фу ты пропасть, аж тошно! Получай свое веретенко обратно, — Светлана хотела бросить его на пол, а оно повисло на нитке, не коснувшись половиц. — Что валяешься, курья твоя нога! Режь нить, говорю, а то не увидишь веретена — в колодец брошу. А ты отпирай, а то… — Светлана постучала по двери кулаком. — Дворового позову… Самовар ставь!

— Фу ты, ну ты…

Зашуршал старик одежами, и дверь скрипнула. Светлана вошла с поклоном и сразу к графу, а тот отступил от нее, отпрыгнул аж под самый красный угол.

— Грозная вы княжна, — проговорил он, делая шаг вперед, чтобы присесть на лавку, куда она его по приезду усадила.

Ставни снаружи закрыты — а она и не заметила. Светлячки над черепом нимбом светятся. Темновато, но разглядеть можно. Хотя и нечего разглядывать — все, кажется, в полном порядке на своих законных местах. Кроме самого графа — рубаху банную скинул. Снова сорочку надел и камзол на плечи накинул.

— Ой, батюшки! — ахнула княжна и рот прикрыла, а граф с лавки вскочил и озираться принялся, ища, что могло княжну напугать. — Я у бабки плащ ваш забыла, вот балда так балда… И фуфайку Бабайкину тоже… Но я живо назад сбегаю…

— Да куда ж вы все бежите, милая княжна? То ко мне, то от меня… — граф тяжело опустился на скамью. — Да пропади пропадом этот плащ! Вы же голодны… Из-за меня…

— И вы, как вижу, тоже… Из-за меня, — Светлана на шаг дальше отступила и напустилась на Кикиморку, чтобы поторапливалась.

Та шасть к печи за занавеску, схватила нож и раз, голова птицы долой и потекло что-то на дно кружки.

— Да что ж вы так на меня смотрите, граф? — княжна отвернулась и тут же услышала тяжелый вздох трансильванского гостя. — Что такое?

Она обернулась и смотрела уже лукаво…

— Поторопите служанку, княжна, тогда и разговор будет ладиться, а то сейчас у меня что ни слово, то зубной скрежет, так и без клыков останешься, — он тоже улыбался, да только губами. — Секрет откроете? Не силой воли сдерживаю себя нынче, а чьей-то другой силой, превосходящей мою в стократ.

Княжна молча ткнула пальцем в пояс из нитей, намотанных на нее заботливой Кикиморкой.

— Ах, вот оно что… Волчья шерсть никак? Никогда бы не подумал…

— Да не в шерсти дело, граф. А в колдовстве домашнем. Она вам сейчас и завтрак наколдует. Такой, от которого уснете крепким сном.

— Не мертвым хотя бы? — усмехнулся граф: его верхняя губа чуть приподнялась, и в сумраке избы сверкнули белизной клыки.

— А какой вам нужен? Живой, что ли? — уже кокетливо хихикнула Светлана и тут же нервно передернула плечами. Затем вмиг сделалась серьезной и обернулась к печи: — Поторопись, Кикиморка, тошно мне… Твой пояс горло перетягивает…

Хозяюшка тут же вынырнула из-под занавески с полной кружкой и прошипела:

— Так бы и придушила…

— Меня, что ль? — снова нервно хихикнула княжна, протягивая руки к кружке.

— Обоих вас… Два сапога пара, — и Кикиморка руки от кружки отдернула, точно от заразы какой.

Княжна обошла ее и с поклоном подала угощение графу.

— Да помилуйте, Светлана! — трансильванец подскочил со скамьи. Так резво, что чуть не вышиб протягиваемую ему кружку.

— Тише, тише! — княжна сделала шаг от стола и дождалась, когда петушиная кровь в кружке перестанет трястись. — Так принято… В деревнях всё по-старому, прежнему. Стар уклад, хоть ему не рад. Здесь не город столичный ветреный. Верят свято, что мал, что стар: за грибы в пояс кланяйся лешему…