Ваша С.К.
Шрифт:
— Ах ты, шельма прусская! Старый люд сказывает, что гость на порог — счастье в дом, но не всякого гостя на порог пускать следует. Позабыл уговор наш? Наказывала тебе, собаке, не сметь Мизгирем становиться для дочери моей. Женился он значится, вона как оно теперь величается, аспид ты басурманский. Аль не говорила тебе, сукину сыну, что кара моя материнская похуже геенны вашей огненной станется? А… Ирод окаянный! Глаза-то твои бесстыжие… Ну, ничего-ничего… Честь девичья до порога, да не до твоего. И пальцем своим поганым к дочери моей не прикоснешься, тварь смердящая. А… Иди-ка сюда, за порог, ночи-то у нас белые, да дни солнечные, а то редкость
Острые клыки блеснули под коралловой губой, а в белой рученьке — серебряное распятие появилось. Граф судорожно прикрыл лицо руками и отпрыгнул к двери канцелярии. Княгиня неотступно шла следом.
— Вон отсюда! — завизжала Мария, как безумная. — Вечером собственноручно смету твой пепел и выброшу как сор из нашего дома.
Она надвигалась на него с распятием, и граф еще раз отпрыгнул назад и ударился спиной о закрытую на день дубовую дверь приемной с такой силой, что люстра дрогнула и пала с потолка вниз, разлетевшись вдребезги у ног Фридриха.
— На счастье! — усмехнулась Мария, занося босую ногу для последнего шага, который заставил бы трансильванца проломить дверь прямо на улицу, но тут распятие с грохотом полетело на пол, и обе руки княгини оказались стянуты, словно путами, сильными руками Мирослава.
— Пусти! — завизжала Мария и впилась клыками в рукав мужниного пиджака, одновременно пытаясь лягнуть его ногой.
Князь навалился на жену всем телом, заставив осесть на пол, и руки его неспешно стали гладить черные волосы. Он все сильнее и сильнее прижимал княгиню к груди, шепча:
— Ну полно кручиниться, лебедушка ты моя! Полно! Суженого конем не объедешь.
— Да какой же он суженый! — княгиня попыталась вырваться из объятий мужа, но лишь порвала кружева, полностью обнажив белое плечо. — Страстей девочке нарассказывал, мозг одурманил и… Обычай русичей! Да дыба и острог на веки вечные ему, а не свадебка! Неужто нет жалости в тебе, Мирослав?! Неужто немцу девочку нашу на поругание отдашь? Вспомни, как дни не спали подле колыбели, как ночи напролет вышивала для нее… Неужели осрамим ее перед всем светом? Да хоть кому отдавай, но не ему! Не позволю! Не позволю!
Княгиня рванулась от мужа, оголив и второе плечо.
— Федька! — закричала так, что затряслись люстры в соседних комнатах. — Где тебя, собачья башка, носит?! Выметай немчуру поганой метлой отсюда…
Голос Марии затих, как только рука князя вжала ее голову в жилетку еще сильнее. Она сдалась — тонкие руки скользнули по плечам князя вниз, и черные волосы засыпали паркет вокруг его коленей.
— Лада моя ненаглядная, какой палец ни укуси, все больно!
Тонкое тело княгини сотрясли немые рыдания, и князь принялся наглаживать смоляные волосы вдоль худой спины, осторожно касаясь светлой бородой темной макушки. Вдруг он вскинул глаза, и его пронзительный синий взгляд уперся в бледное лицо графа фон Крока, который продолжал сидеть на полу у входной двери.
— На мой сор не гляди, да свой в мой дом не мети, — сказал князь тихо. — Какова березка, такова и отростка, да тебе не впервой… Помни, сынок, жена — не сапог, с ноги не скинешь. Ступай к ней, не время с тобой лясы точить, царевич наш заморский. Ступай!
Граф шумно поднялся, и от его воспаленного взгляда не укрылось, как дернулось тело княгини, и то, что князь прижал ее к себе еще сильнее,
полностью зарывшись лицом в черные волосы. В три шага оказался Фридрих в коридоре, где тут же столкнулся с Раду. Книга в руках оборотня дрожала.— Ну полно, тебе-то что надо?
Раду молчал.
— Не замолвлю за тебя ни словечка, но и супротив ничего не скажу. Каждый кузнец своего счастья.
На этих словах распахнулась дверь гостевой спальни, и Басманов молча прошёл мимо трансильванцев в другой конец коридора.
— Федор Алексеевич, не уходите!
Граф попытался ухватиться за рукав сорочки, но княжеский секретарь ловко вывернулся и еще шаг в сторону сделал, оставшись к гостям спиной.
— Я знал, что так будет! — сказал он тихо, пряча руки за спиной. — У меня такой же темный дар, как и у вас, Фридрих, имеется. Пообещайте мне увезти внучку мою отсюда насовсем.
— У нас со Светланой договор…
Федор Алексеевич обернулся: глаза его пылали гневом.
— Это было моим условием, граф фон Крок! Иначе я действительно поганой метлой погоню вас отсюда, и вы не увидите мою внучку ни завтра, ни через сто лет. Вы меня поняли?
— Я люблю ее…
— Приберегите признания для томной девы… Тогда она сама побежит за вами. И на худой конец всегда есть веревка и сундук.
— Я не понимаю вас, Федор Алексеевич.
— Я это вижу… Не заставляйте меня разочаровываться в выборе жениха. Доброго вам дня!
Басманов ушёл, и только когда в тишине хлопнула чужая дверь, граф обернулся к Раду, чтобы забрать книгу.
— Охраняй нас.
Оборотень молча поклонился своему воспитателю.
Глава 47 "Перемывание костей"
Граф с трудом разлепил глаза и тут же вскочил с коврика, на котором до него в шкуре волка спал Раду. Светлана сидела на краю гроба к нему спиной, и он видел лишь четкий пробор, разделяющий ее затылок пополам, а обе косы, одна законченная и та, которую Светлана доплетала, были перекинуты вперед. Граф улыбнулся: графиня следовала древним традициям замужней женщины.
— Светлана! Добрый вечер!
Она так резко обернулась, что графу пришлось подставить руки, чтобы Светлана не свалилась в гроб.
— Вечер добрый!
Он не удержался и коснулся ее коралловых губ. Лишь на краткое мгновение, а в другое Светлана уже открыла глаза, и граф вновь поразился их яркости. И только сейчас заметил обережную рубаху, перекинутую через крышку гроба.
— Чья-то злая шутка? — спросил граф, отстраняясь от жены.
— Княгини. Обереги на меня не подействовали, как видите…
— И не подействуют. Вы не упырь, Светлана, вы — вампир. Хотите надеть рубаху и попугать домочадцев?
Светлана глядела на него во все глаза.
— А вы поможете мне раздеться?
Вместо ответа довольный Фридрих скользнул пальцами по малиновым пуговицам, но сообразив, что те пришиты лишь для красоты, принялся искать застежки на спине. Светлана уткнулась лбом ему в грудь и будто превратилась в мраморную статую: ни шевеления, ни звука.
— Прошу вас, Светлана, встаньте.
Она подчинилась, но губы ее так и остались сомкнутыми. Только руки медленно поднялись к талии, и через секунду кружевная юбка упала к ее ногам. Тут же щелкнул первый крючок корсета, но граф ловко перехватил ее руку и скользнул по бледной коже своим длинным ногтем. Задрожав от неожиданной запретной ласки, Светлана прошептала одними губами: