Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери

Царёв не подошёл поздороваться, а уткнулся в учебник с таким видом, словно решил стать ботаником похлеще Анчуткина. Сам Борька сел рядом со мной, как ни в чем ни бывало, но даже не посмотрел в мою сторону.

Легче не стало, когда после ленты мы отправились в другую аудиторию, и следом за мной – затылок в затылок – пристроился Трофим. Он не замечал ничьих удивленных взглядов, и просто ходил за мной, как привязанный веревочкой.

В коридоре нам встретилась Вольпина в окружении подружек и поклонников, и захлопала глазами, глядя на меня и Трофима.

– О! – услышала я её сладкий мяукающий голосок. – Это что за почётный конвой?

Я готова была провалиться сквозь пол до подвального помещения, и зашипела телохранителю:

– Обязательно ходить за мной везде?! В туалет тоже будете провожать?!

– Распоряжение Коша Невмертича, – невозмутимо пробасил Трофим. – Поторопись, Краснова. Скоро следующий урок.

В аудитории он сел на заднем ряду и задремал. Когда в середине ленты раздался храп, студенты начали обидно посмеиваться. Облачар был вне себя от злости и после безуспешных призывов успокоиться и сосредоточиться на лекции, от души грохнул учебником по кафедре.

Трофим всхрапнул и встрепенулся, протирая глаза, чем вызвал ещё больше веселья.

Телохранитель! Задери его коза!..

Я сидела красная, как рак, и очень ждала следующих лент – занятий у Быкова. Можно будет выпустить пар, пошвыряв кого-нибудь по матам.

Но выпустить пар не удалось. На следующую ленту меня попросту не пустили. Оказалось, что из моего учебного расписания были напрочь вырезаны занятия и факультативы по ближнему бою.

Быков только развел руками, закрывая перед моим носом дверь спортзала.

– Это как понимать? – напустилась я на Трофима. – Почему все занимаются, а меня выгнали?

– Распоряжение Коша Невмертича, – ответил он и зевнул.

Я кипела от злости, но никого это не волновало.

На обеденном перерыве за мой столик никто из студентов не сел, зато с трудом втиснулся Трофим. Стол был ему маловат, а стул опасно пошатывался под его медвежьим телом, и мой горе-телохранитель сидел осторожно, боясь лишний раз пошевелиться. Он не взял ничего поесть, а просто сложил огромные ручищи на столешницу и ждал, пока поем я. Под взглядом его маленьких пронзительных глаз аппетит у меня пропал совершенно.

На нас косились, хихикали и только что не обсуждали вслух.

– …ее даже на занятия по боевой магии не пускают, – расслышала я разговор «конфеток». – Боятся, что она кого-нибудь покалечит.

– И охрана нужна, чтобы охранять нас от неё, – подхватила другая конфетка.

Вольпина с беспокойством оглянулась и покачала головой:

– Куда только смотрит попечительский совет? – сказала она громко, явно для того, чтобы я услышала. – Это опасно – держать таких особей рядом с обычными студентами!

Я со стуком бросила вилку и поднялась, резко отодвинув стул. Сразу стало тихо, студенты позабыли про еду и жадно уставились на меня. Наверное, ждали – что ещё выкинет опасная и сумасшедшая жар-птица.

Но я подхватила сумку и пошла к выходу, а Трофим, кряхтя, поспешил следом за мной.

– Наш ректор и завуч из «Примы» подрались из-за неё… – услышала я голос Вольпиной и с трудом поборола желание вернуться и оттаскать Кариночку за волосы.

Я была уверена, что и эту сплетню она выдала, чтобы разозлить меня еще больше, чтобы я устроила какую-нибудь глупость и ещё больше перепугала бы учеников «Ивы».

Разумнее было уйти с гордо поднятой головой, но я не утерпела и обернулась на пороге.

– Завидуй молча, красотуля, – сказала я Вольпиной и почувствовала настоящее удовольствие, когда в синих глазах промелькнуло что-то очень похожее на ненависть.

Трудно сказать, кто в этой ситуации раздражал меня больше – студенты, с восторгом обсасывающие новые сплетни про жар-птицу, Трофим, ходивший за мной по пятам с тупым и непробиваемым видом, или ректор, опять избегавший встреч со мной.

Да, я понимала, что лучший способ прекратить ненужные разговоры – это вести себя так, словно ничего не произошло, и ни на что не обращать внимания.

Но если хотел обойтись без сплетен, то не надо было носить меня на руках. И не надо было тащить меня к себе домой, как самое драгоценное сокровище. Но ведь он сказал мне, что я дорога ему. Тогда почему ничего не делает, показывая, что я и правда – дорога?!.

К чему все эти сложности? Почему мы с Кошем Невмертичем не можем быть вместе? Потому что мы оба – уникальны? Ерунда какая! Потому что в «Иве» запрещены романы между преподавателями и студентками? Дважды ерунда. Как можно запретить чувства? Сколько ещё глупых и ненужных ограничений в колдовском мире? Таких, например, как молчать, когда надо рассказать всю правду.

Вот как в случае с Борькой…

И кто сказал, что я обязана молчать?!

Я подкараулила Анчуткина сразу после занятий в спортзале. Парни выходили из раздевалки и посматривали на меня удивленно, а я прислонилась к стене и раскрыла учебник, делая вид, что оказалась здесь случайно, и никто меня не интересует.

Царёв стрельнул глазами, но ничего не сказал и не остановился, только дёрнул головой, когда я рванула Анчуткину наперерез.

– Надо поговорить, – сказала я тоном, не терпящим возражений, и потащила Борьку за угол, подальше от бдительных глазок Трофима.

Телохранитель сунулся за нами, но я выставила перед ним руку вперед ладонью.

– Без вас, – отрезала я, взглядом выразив всё, что думаю о такой откровенной слежке. – Нам надо посекретничать.

– Не хочу я секретничать, – запротестовал Анчуткин, только я утолкала его в дальний конец коридора, не слушая нытья.

Трофим стоял на углу, подозрительно посматривая в нашу сторону, и переминался с ноги на ногу, опустив руки-лопаты, но послушно не подходил ближе. Хороший телохранитель. Послушный.

– Не хочу… – начал Анчуткин.

– А я – хочу, – перебила я его. – Тебе кое-что надо узнать.

Борька побледнел, затравленно оглянулся и попытался сбежать, но я поймала его за шиворот и притиснула к стенке.

– Твой отец жив, – зашептала я. – Он спас тебя и теперь…

– Не хочу слышать! – заорал вдруг он, толкая меня обеими руками. – Отстань от меня! Отстань!

– Ты – идиот?! – вспылила я, снова хватая его – на этот раз за воротник толстовки и встряхивая. – Твой отец пожертвовал собой…