Ватага 'Семь ветров'

"Но какая же темнота?" - думал теперь Каштанов, с его новым знанием ребят. Леня Лапшин, у которого "рукиноги дрожат", когда ему чего-то хочется, который мог посреди года в Громославку уехать, а вернувшись, и говорить о поездке своей отказался, все внутри себя держит, расплескать боится или боится выглядеть хвастуном, - он, Леня Лапшин, - темнота? Или Паша Медведев, который, в Ларису Аракелову влюбившись, пишет ей письма в толстой тетради, уже чуть ли не сотое письмо, весь класс об этом знает, и все молчат - ни шуточки, ни слова, ни полслова...

А история с Таней Прониной? А коммунарские дни? А веселые "урюки", "изюмы", "курага" - это что, темнота?

– Мы смотрим на них с точки зрения формального образования, - говорил Каштанов жене, - по классному журналу, по отметкам. Мы бюрократы от педагогики, за журналом детей не видим... А ну как сгорят все наши журналы синим огнем?.. Вот ты представь себе, что в один прекрасный день пожар - и все журналы сгорели, выгорели, спалил их гром... Что тогда? Какими тогда предстанут перед нами ребята?

Но Каштанова не соглашалась с ним.

– Да, - говорила она, - ребята попались действительно неплохие, и вообще нет на свете плохих ребят, присмотришься, так в каждом что-то доброе. И все же темнота, темнота, без "Войны и мира", без Достоевского, без книг, без физики, без "Илиады" Гомеровой - темнота!

– Ну, хватила... "Илиада", - бурчал Каштанов.

– Да, "Илиада"! Почему тебе - "Илиада", а им - нет? Что же умиляться тем, что они хорошие, - а мы-то что им дали? Почему мы их на "Илиаду" обокрали? "Илиаду" у них украли почему?

Каштанов замолкал. Елена Васильевна тоже была права. Права, права, права... Все вокруг него правы! Ну что же...

Ну что же! Зато он теперь знает путь к "Илиаде", знает выход из лабиринта темноты... Он - вместе со всеми в школе - приведет ребят к свету или хотя бы выведет на дорожку с указателем "свет", но это будет не только книжный свет, не только способность и радость читать "Илиаду", это будет свет деятельной жизни, питаемой культурой... Это будет свет добрых отношений и деятельной любви друг к ДРУГУ... Как Костя говорит? "Все на пределе! Иначе зачем?"

"Да, да, - думал Каштанов, - вот это оно и есть... Вот главное... Стремление к бесконечному пределу, к высшему качеству работы, жизни - вот что должны мы дать ребятам... Вот что у нас стало, кажется, получаться, с удовлетворением отмечал он.
– И это ничего, что они пока что мало читают, не слушают музыки, не разбираются в живописи, не ходят в театры... Это все придет, если мы сумеем разжечь в них стремление к пределу и веру в свои силы".

* * *

Игорь и Сергей переселились к Саше Медведеву. Утром в понедельник Костя разбудил всех в шесть утра. Люба жарила "генеральскую яичницу - на сто яиц", как говорил Костя, а сам он проводил веселый инструктаж.

– Вот здесь, - показывал он, - лобная мышца, она вот отсюда, со лба идет и сзади, на затылке, прикрепляется... Я читал... Теперь смотрите... Когда надо внимательно слушать, сокращаем лобную мышцу, глаза открываются, и на лбу, вот так, собираются морщины.
– Костя широко открыл глаза и собрал лоб гармошкой.
– Кто на все в жизни смотрит с любопытством, у того потом морщины вот так, параллельно... А кто много думает, у него как?

– Как?
– Любочка слушала с интересом, чтобы сегодня же принести в класс эти необыкновенные сведения.

– Кто много думает, - продолжал Костя, - у того мышца, наоборот, на глаза наползает, человек вроде как хмурится, и у него морщины вертикальные, у переносицы, вот так...

– Вот так?
– нахмурилась Люба.

– Точно. Но что же из этого следует? Главное - не путать, когда надо слушать, а когда думать... Работай лобной мышцей вовсю, не жалей ее... Ну? Давайте, работайте!

Сначала - внимание... Так...

Лоб наверх! Так... Теперь думаем... Теперь - слушаем...

Думаем... Слушаем...

– Перестань, Костыль,- оборвал Сергей.

Костя рассмеялся.

– Вот возьми "идиота.

В чем сущность идиота?

– В чем сущность идиота?
– ошалело переспросил Игорь.

– Да.

– Ну... дурак он.

– Вот то-то и оно, что не дурак! А просто он не может сосредоточиться, внимания у него нет! Если бы идиот хоть на пять минут сосредоточился на чем-нибудь, он бы такую гениальную мысль выдал!

Костя дурачил бы их без конца, но тут позвонили в дверь и явился, ровно в семь, минута в минуту, первый тьютор - Фокин.

– Готовы?
– не улыбнувшись, не поздоровавшись, сказал он, и от мрачной его решимости, от холодного прямого взгляда сжались сердца у Игоря и Сергея.

Костя тоже переменил тон, распоряжался кратко и сурово:

– Размещаемся так: Сергейв этой комнате, Игорь - в той, и...

И работайте лобной мышцей! А мы с Сашей и с Любочкой в школу побежали.

...К обеду, пока Игорь с Сергеем учили вопросы, Фокин увешал всю квартиру плакатами: "Вырастим из Сапрыкина и Лебедева простых советских гениев", "Все на пределе! Иначе зачем?" - и тому подобное. У дверей он приладил решето, над ним нарисовал крестьянина с развевающейся бородой, как на плакате 20-х годов:

"Помоги голодающим!"

Паша Медведев притащил из дому кастрюлю горячего супа.

– За стол! За стол! За стол!

– Откуда же суп, Паша?

– У матери с плиты стащил...

– А хватится?

– Скажу: мираж... Мираж был!

Народу сбежалось много, все галдели, строили планы, и только Игорь с Сергеем помалкивали.

Фокин велел всем помолчать.

– Сергей, быстро: что измеряют в молях?

– Количество вещества...

– А как обозначается?

– "Ню"...

– А "мю" что такое? Игорь?

– Молярная масса...

– Физик упадет, - сказала Маша Иванова.
– Если он услышит от Игоря Сапрыкина слова "молярная масса", он просто упадет. С ним инфаркт будет.

Игорь, кто - Броун?
– продолжал Фокин невозмутимо.

– Который броуново движение... Три главных термодинамических параметра... Сергей!

– Объем, давление и температура... и, р, t...

– Упадет!
– в восторге закричала Наташа Лаптева.

– Время, ребятишки, время!
– Костя посмотрел на часы.
– Все у нас напрострел, но только - время... Поехали дальше!