Ватага 'Семь ветров'

ему нужна справедливость. Если справедливо - то что ж...

Вот он и доказывает: - Это же не бульвар, нет... Один спит у батареи, а план на него идет, кто-то его обрабатывать должен. А у нас новый директор, за дисциплину взялся...

Мама что-то спросила.

– А! Петух, - насмешливо сказал отец.
– Прокукарекал по радио на весь завод: сверхурочных больше не будет, по субботам будем отдыхать, как положено, как все люди...

Ну, неделю - помнишь?
– продержался, а потом опять.

План не потянули. Ну, бывает... Завод, и поставщики подводят... А не получается - не кукарекай! Я к нему пошел...

Костя и не слыша знал, что мама сейчас говорит. Она говорит отцу, как всегда:

– Из всех людей - людей сделать хочешь?

– А что? Ему авторитет государство дало, а он его роняет. А страдать кто будет? Все равно рабочий. Мы с государством повязаны: оно страдает - и мы в той же мере... Нет, я что хочешь кому хочешь скажу, хоть ты директор, хоть кто... А теперь? Теперь мне каждый заткнет рот.

Ты, скажут, сына своего пойди поучи, у тебя сына со статьей выгнали... Что ты нас учишь? Теперь я пешка...

Был король, да не долго. Пешка. По Геночкиной милости.

И что такое? Двух парней родила, а они как день и ночь...

Костя больше не слушал, а стал размышлять: похожи ли они с Геной? И чем больше думал, тем больше, как это ни странно, находил, что похожи они характером и вдвоем на отца похожи. Так же нужнее всего на свете им справедливость, и так же из всех людей хотят они людей сделать, и так же терпеливы - до большой обиды, и так же вскипает у них сердце... Брат! Брат!

Но любит ли он его? Или ненавидит?

"Я сглотнул вот тут комок - и пошел".

* * *

Но что же он может сделать? Чем помочь отцу? А Гене чем помочь?

Пробовал говорить с ним, и не раз, но...

– Что ты понимаешь, цыпочка?
– отвечал Гена.
– Ты постой у этого полуавтомата... Был бы хоть автомат, или совсем без машины, руками что делать, а то суешь в него пруты железные, суешь - и сам во вторую половинку автомата превращаешься... Он - пол-автомата, и я при нем вторая половина, да еще он мною командует... Но я же не железный... И масло кругом, вонища, дышать нечем...

– А молоко не дают за вредность?

– Пропади они со своим молоком... А в получку - сорок рублей. Да это что же - человеку, и получать сорок рэ? Их только и можно, что пропить, больше ничего...

– А ты прогуливай поменьше...

Но это Гене от младшего брата слышать невозможно. Он начинал паясничать, задираться, называть Костю "активистом", "химиком", спрашивал о будущей карьере его - балаболки...

Вот за это Костя ненавидел брата. И как он стал балаболкой? И в классе мог он, Костя, осадить любого: не болтай!

От болтовни, от балаболок заходилось сердце у Кости.

А еще это унизительное чувство бессилия против доводов Гены.

Что он может Гене сказать, если тот в цеху, в дыму, в жаре, а он дома? Сказать: сам виноват? Сказать: я тоже после школы на завод пойду? Пустые слова, болтовня! Молчи, Костя!

Так Гена всем дома рот заткнул. И отец ему ничего не скажет, не хочет с балаболкой разговаривать, и мать - молчи, и Костя - молчи...

А не мог он молчать, не выносил он это - молчать, когда надо что-то делать.

Выход был один, другого Костя не видел. Он должен пойти работать на завод - сейчас же, немедля! Чтобы не смел с ним так разговаривать старший его брат! И чтобы отцу не смели говорить, будто у него плохие дети, чтобы не пришлось отцу больше глотать комок в горле. Пойдет на завод, переведется в вечернюю школу, и Гена пусть поступает. Девятый, десятый, одиннадцатый - три года быстро пролетят.

– Пойдем, Ген, вместе!
– говорил Костя.
– Я тебе все домашние работы писать буду, я тебе на контрольных шпаргалки передавать буду! Пойдем! И отца так жалко!

– Жалко тебе его?
– отвечал Гена.
– Да ему на меня, например, начхать с высокой колокольни... Ему бы только гордость свою... Мужик в большом порядке, уважение, ночью начальник цеха за ним приезжает, машину к дому подгоняют, чуть не под ручки ведут... А сынишка-то подгадил, хе-хе-хе... Выходит, не вполне он, а? Вот он на меня и не глядит... А уберись я куда подальше, чтоб никто его позора не видал, - он и успокоится! Он обо мне и не вспомнит, как там бедный Геночка!

На этом месте своих рассуждений Гена чуть не плакал - он вообще был слезлив, чем доводил Костю до исступления. Балаболка! Костя хватал узкую тахту, на которой обычно возлежал Гена, и тащил ее вместе с братом из комнаты в гостиную - не будет он с ним в одной комнате!

Костя молча вытаскивал его, разворачивая тяжелую тахту, а брат хихикал, кривлялся:

– Ту-ту! Поезд едет, рельсы гнутся... Ту-ту-у!

Но не может же он брата из дома выгнать! Он и руку на него никогда не поднимал, и не дрались они никогда - пять лет разницы. Гена богом был для него раньше, и, когда брат выходил поиграть с ними, с малышами, таксе счастье было! Такой визг стоял! Гена играл с ними в войну, совал головой в сугроб - терпи, говорил, три минуты! Это называлось у них "партизанская клятва". И всем мальчишкам во дворе он давал звания. Никто не оспаривал этого его права! Кому капитана присвоит, кому лейтенанта, а Костю он сделал младшим сержантом. Сколько ни просил Костя, сколько ни плакал, так его Гена в звании не повысил, так он и вырос в звании младшего сержанта среди капитанов, лейтенантов, полковников... И даже один адмирал во дворе у них был.

Звание адмирала Гена присвоил себе.

* * *

Когда Костя пришел домой и протянул брату подписанное директором заявление, Гена был слегка пьян.

– Та-ак, - протянул он, внимательнейшим образом изучив заявление и резолюцию. Делать ему было нечего, денег у него не было, и он был рад случаю позубоскалить.- А и сила у тебя. Костыль... Другой бы недели пороги оббивал, а тут раз-раз - и готова бумажечка... Могла бы и печать приложить... Пожалела на тебя печати...

Костя молчал.

– Значит, всей семьей на один завод?
– продолжал Гена, возвращая бумагу с подчеркнутым к ней уважением.
– Династия Костроминых? Учти, вся слава основателю династии, а мы с тобой на семейной фотографии сбоку...

– Люди не гордые, можем и сбоку, - сдерживая себя, сказал Костя.

Гена, старший его брат, сел и, кажется, на миг отрезвел.

Поступок Кости произвел на него впечатление.

– А ты уверен, Костыль, что ты меня воспитывать должен, а не я тебя? Я ведь за тебя отвечаю, я старший... Вот сиди, слушай, я с тобой беседу проведу... Давно собирался...