Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
Поднимались со всей осторожностью, долго, и, когда вышли к часовне, оранжево-золотистое солнце уже наполовину скрылось за синим маревом гор.
– Да-а, – оглядев нагроможденья камней, Вожников озадаченно присвистнул и посмотрел на Аманду. – Ты точно знаешь, где искать?
– Я видела все глазами этого мавра, – девчонка насупилась и, чуть помолчав, резко указала рукой на усыпанное обломками камней основание полуразрушенной башни. – Смуглянка там, в нише.
Обернувшись, князь махнул рукой:
– А ну-ка, парни!
Альваро Беззубый, Агостиньо Рвань и Энрике Рыбина тут же бросились
– Господи! – заглянул из-за плеча Егора монах. – Какая странная… Очень похожа на…
– Это она и есть, – шепотом промолвил Вожников. – Не верите, так попробуйте сдвинуть с места.
– Но…
– Ее похитили мавры… не сами, а с помощью того, кого вы называете оборотнем… – князь не без удовольствия наблюдал за удивленным инквизитором. – Он рыщет где-то неподалеку, здесь этот маньяк, нелюдь… Сначала мы изловим его, а затем тайно вернем Моренетту в монастырь на горе Монтсеррат!
– А почему тайно? – прошептал брат Диего.
– Потому что никто не знает, что Смуглянка похищена, – терпеливо объяснил Вожников. – Никто и не должен знать… кроме тех, кто уже знает. Включая вас, мой друг!
– Обо мне не беспокойтесь, сир, – поклонился монах. – Никто ничего не узнает. Что же касаемо оборотня… или, как вы его назвали – Нелюдя…
– Я знаю, как его взять, – князь неожиданно усмехнулся и повысил голос: – Будем ловить, как рыбу!
– На живца? – усмехнулся дон Эстебан.
– На тыквенные семечки!
Булочник Фиделино, он же – брат Флориан, он же – Нелюдь или просто – Существо – неспешно поднимался по узкой тропинке в гору, на перевал Сан-Иглесио, и налетевший ветер развевал его монашескую рясу, которую «брат Флориан» вовсе не считал нужным сменить – не на что, да и зачем? Мало ли в этих местах странствующих монахов? Кто к Моренетте идет, кто – обратно…
В стороне от дороги, слева, показалось селение – не слишком большое, но и не маленькое, дюжины полторы крытых соломой и терракотового цвета черепицей домов с амбарами и хозяйственными постройками. Имелась даже небольшая, но очень красивая церковь с высокой колокольнею, рядом с которой, на площади, шумел рынок.
Туда-то Нелюдь и завернул – он любил многолюдство, где еще лучше всего спрятаться, как не в толпе? И там же, в толпе, удобнее всего присмотреть очередную жертву… вот хоть этого славного юношу с аристократически бледным лицом и чудными золотистыми локонами! Какой он худенький, стройный… и – судя по одежде, не из мужиков. И как только такого занесло в эту глухую деревню? Впрочем, как занесло – понятно: как всех – паломник! Ах, какая тонкая шея… жаль, проклятые мавры отобрали рыцарскую «лапу» с железными когтями… придется так, ножом… чего только ни сделаешь во славу животворящего Солнца!
Бледный юноша шел по рынку не торопясь, приценивался к товарам, что-то покупал по мелочи, а вот громко спросил, не продает ли кто сушеные тыквенные семечки? Ишь ты, тоже любитель, оказывается! Кстати, о семечках… неплохо бы купить.
– Где, вы говорите? За углом, на околице… ага…
На околице! Что ж, тем лучше.
Предчувствуя
большую удачу – Солнце останется довольным и сытым! – «брат Флориан» действовал нагло, да и чего было скрываться-то? Просто нагнал бледнолицего парня, улыбнулся открыто и добродушно:– Семечки покупать идете?
– Угу.
– Я тоже бы горсточку купил – грешным делом, люблю.
– Так идемте, святой отец!
– Святой брат, брат… брат Флориан – таково мое имя.
Идти пришлось недолго – завернули за угол, вот уже и околица, а там, у забора, возле небольшого, набитого тыквенными семечками, мешка, расположись в лопухах двое – верзила внадвинутой на глаза широкополой соломенной шляпе и неприятный на вид парень с плоским лицом и какими-то неживыми, как у снулой рыбы, глазами.
– Это вы здесь семечки продаете? – подойдя, весело поинтересовался бледнолицый юноша.
– Ну, мы.
– Насыпьте пясточку… и моему спутнику – тоже. Ну, – парнишка осмотрел на монаха. – Что вы стоите? Берите же! Подставляйте ладони.
«Брат Флориан» протянул руки, парень с рыбьим лицом наклонился к мешку, а его сотоварищ вдруг вскочил на ноги, отбросив в сторону шляпу…
Конечно же Нелюдь сразу почуял неладное, вот только сделать ничего не успел, увидел только летящий в лицо кулак, а дальше – искры… и темнота… блаженная, теплая и словно бы даже родная.
– Как вы узнали, что он сюда придет? – краем глаза глядя, как ловко вяжет пленника Энрике Рыбина, тихо осведомился дон Эстебан. – Не поверю, что просто так, на удачу… Скажите, сир, вы ведь точно знали?
– Знал, – поднимая упавшую в траву шляпу, отрывисто кивнул Егор. – Просто увидел сон. Вещий. Ну и Аманда кое в чем помогла.
– Эта девчонка? Я же говорил, что она – ведьма!
– Да нет же! – князь махнул рукой. – Хоть брата Диего спросите – нет!
– Впрочем, до того мне нет никакого дела, сир, – потупился юный гранд. – Я бы только хотел, если это возможно, участвовать в церемонии возвращения… в тайной церемонии, я хотел сказать!
– Так вы догадались?!
– Я понял, что наша находка – не простая статуя, – юноша вежливо улыбнулся. – К тому же кое-что услыхал. Там, у часовни, вы говорили куда громче, чем надо бы.
– Да-а-а… – покачал головой Вожников. – Верно говорят, что знают двое – знает и свинья.
Дон Эстебан недоуменно вскинул глаза:
– А! Так тут еще и марраны замешаны! Ну да, вы ж говорили про мавров.
Егор невольно улыбнулся: марраны – «свиньи», так участники Реконкисты называли обращенных в христианство евреев, а при чем тут были мавры, князь так и не понял. Впрочем, наверное, дон Эстебан именно мавров и имел в виду – это ж именно мавры заварили все кашу с похищением Святой Монтсерратской Девы!
Отец Бенедикт, настоятель монастыря на горе Монтсеррат, не мог скрыть радости:
– Господи Иисусе! Нашли! Привезли! Господи… Даже не верится! Но… как же вы смогли, ведь Смуглянка…
– Я же вам говорил, что смогу, – разведя руками, улыбнулся Егор. – Вот и выполнил обещанное.
– Да-а-а…
Стоя в вырубленной скале часовне, аббат не отводил взгляда от возвращенной на свое законное место Моренетты, все бормотал молитвы. А затем вдруг выпрямился, обернулся, сверкая взором: