Вчерашняя быль
Шрифт:
Кротов не был в силах ответить ей, только кивнул.
– - Спасибо вам! Я знаю, -- она сердито нахмурила тонкие брови, -- я торопилась, я много просыпала... Но за мной так следили...
– - Доктор, а он?
– - вдруг спросила она и впилась в лицо Кротова глазами.
Он понял ее вопрос и ответил:
– - Он уже умер...
Кротову показалось, что она засмеялась... Да, ее губы улыбались, а из глаз катились частые, крупные слезы.
– - О! Он-то, я знаю, -- не просыпал, -- с гордостью сказала она, и в изнеможении откинулась на подушку...
Лицо ее осунулось; она заметалась.
Кротов взял ее руку.
– - Молодец Костя!
– - вдруг сказала она, -- мой светлый... мой милый... Ты говорил, что, умирая, надо показать, как умирать надо. И показал!..
Она заметалась и начала говорить шепотом.
Кротов отер с ее лица пот, потом вытер свое лицо. Теперь уже переход "туда". Она бредит и счастлива.
– - Да, да! Мы уедем... только времени мало, -- шептала она, -- здесь хлопочут. За нами он... он следит! Они на каторгу нас, а мы в Лондон... хорошо... мы еще поживем... Папа, папа, ты любишь меня, да? Зачем ты грустный? Ты и его полюбишь, да? И все вместе... Прочь! вы не смеете прикасаться ко мне... Здесь не застенок...
Она очнулась и раскрыла глаза, тяжело переводя дух.
– - Пить!
Кротов подал ей кружку.
Девушка глотнула и потом прошептала:
– - Волоса... отрежьте... папе... пожалуйста... он...
– - и опять заметалась.
Кротов нагнулся над нею.
Она вздрогнула, голова ее судорожно метнулась, в горле заклокотало.
– - Кончается, -- тихо сказана сиделка, стоя на пороге комнаты и крестясь.
– - Все!
– - произнес Кротов, и, сложив руки на груди девушки, поправил ее скатившуюся голову и осторожно поцеловал в лоб.
– - Принесите ножницы, -- сказал он сиделке.
Она принесла и с удивлением увидела, как доктор отрезал у покойницы прядь волос и бережно завернул их в носовой платок.
Потом он вышел в аптеку и сказал фельдшеру:
– - Все, Кузьма Никифорович, -- скончалась!
Тот широко перекрестился.
– - Слава Господу, -- проговорил он дрогнувшим голосом, -- без надругания! Сама!
Кротов спустился в главный корпус и вошел в дежурную комнату. Виноградов с шашкой через плечо, не снимая фуражки, лежал на диване и громко храпел.
Кротов присел к своему столу, засветил лампочку и дрожащей рукою составил рапорт о смерти политической осужденной Холиной, происшедшей от паралича дыхательных органов, вследствие приема кокаина в количестве до 10 граммов.
Потом он встал и растолкал Виноградова. Тот сразу проснулся и вскочил на ноги.
– - Фу! Напутали! Ну, что?
– - Умерла!
– - И эта! Запишем. В котором часу?
– - он подошел к столу п нагнулся над листом бумаги, взяв перо.
– - В 4 с половиною. Я составил рапорт. У меня на столе.
– - Отлично. А тот в 4 ровно. Чисто, как гусарская шпора... Фу, изморился за ночь!
– - он подал Кротову руку и снова улегся на диване.
Кротов оделся и вышел. На дворе с ним встретился начальник. Он только что вышел из своей квартиры, направляясь в тюрьму, и остановил Кротова.
– - Ну, что, батенька, спасли?
Кротов ответил.
– - Вот!
– - сказал начальник, -- оба! Понятно, будет история... А я что? Что я мог?
– - Спокойной ночи, -- произнес Кротов.
– - Идите? Устали?
– - начальник на мгновенье задержал его руку и тихо сказал ему:
– - А я доволен! Да!
По человечеству... для палача еще двое остались, вот!.. Эх, если бы не два года до пенсии!– - круто окончил он и, пожав Кротову руку, пошел назад к своей квартире.
XVI.
Метель, разыгравшаяся ночью, теперь стихла, но снег продолжал падать белыми хлопьями. Погода потеплела. Кротов с трудом переставлял ноги по глубокому снегу, то и дело падая в сугробы. Ему стало жарко, но он не замечал этого, весь поглощенный переживанием последних часов. На его глазах снова и снова и умирала девушка, радуясь своей смерти. Он не разбирался в своих мыслях и только чувствовал томительную, как зубная боль, скорбь да мгновениями, словно заревом пожара, мысли его вдруг освещались непримиримой злобой и жаждой мести. Тогда он останавливался на дороге и с изумлением переводил дыхание, -- так были чужды ему эти чувства.
Вдруг кто-то тронул его плечо.
Он обернулся. Подле него стоял весь засыпанный снегом Суров.
– - Ты здесь? Отчего не спишь?
– - Что ты там делал так долго? Что случилось?
– - глухо спросил Суров.
– - Отравились оба, -- тихо ответил Кротов.
– - Умерли?..
– - Да...
– - Он?.. Оба?.. И она?..
– - голос Сурова вздрагивал и прерывался.
– - Оба... сперва он, недавно она!
– - и Кротов устало сказал: -- Ах, Виктор, как это ужасно!..
Суров презрительно передернул плечами и снова спросил:
– - Ты, наверное, знаешь, что и она?
– - Господи, да я при ней был до последней минуты. Руки ей сложил, в лоб поцеловал... В мертвый лоб, -- тихо прибавил он и окончил: -- и она умерла спокойно, в чистой постели, в чистом белье...
Суров круто повернулся от него, но тотчас обернулся опять.
– - Спасибо тебе за все, -- сказал он глухо, протягивая руку, -- и прощай!
Кротов ухватил его за плечо.
– - Постой, куда же ты? Как же это? А с моими...
– - Поклонись им. А тут поезд скоро. Ночной... я с ним...
– - Стой же, а деньги? Вещи?
– - А, деньги! Ну, пойдем, скорее только, -- и он, засунув руки в рукава, подняв плечи, молча пошел рядом с Кротовым.
Они дошли до дома, перешли двор и через кухню прошли в квартиру. Кротов вошел в кабинет и зажег свечу. Горничная, светившая им кухонной лампой, ушла.
– - Я раздеваться не буду, -- сказал Суров, сбрасывая галоши и расстегнув башлык.
Он вошел в кабинет, сел и тотчас закурил. Папироса прыгала в его пальцах, пока он подносил ее к свечке, и вздрагивала в его губах.
Кротов достал из ящика пакет и положил его подле Сурова.
– - Сосчитай... ты брал два раза.
Суров молча кивнул, сосредоточенно торопливо глотая дым. Потом встал и вдруг обратился к Кротову:
– - Глеб, ты сказал -- она при тебе умерла!
Кротов услышал дрогнувший голос и увидел бледное, как бумага, лицо с тоскливым взглядом.
Он кивнул и прибавил:
– - Я не решился ее спасать... зачем?
Суров с трудом перевел дыхание.
– - Да, да, это хорошо!.. Глеб, она тяжело помирала? Бредила, поминала кого-нибудь?.. А?.. Отца поминала?
– - чуть слышно проговорил Суров.