Вечно ты

Однако реальность оказалась в корне другой.

Не успела Люда открыть дверь, как в коридор вышли мама с бабушкой и радостно обступили Варю.

– Варенька, мы столько о вас наслышаны и давно мечтали познакомиться, – бабушка расплылась в медоточивой улыбке, – душевно рады, душевно рады, но, дорогая моя, такая незадача… Мы как раз затеяли генеральную уборку, в квартире все вверх дном…

Люда озадаченно окинула взглядом коридор, имевший совершенно обычный вид.

– Вы сами хозяюшка и должны нас извинить… – подпевала мама, – невозможно принимать гостей, когда все шкафы нараспашку, сантехника, извините за подробность, залита.

– И плита тоже. Нам даже чаем вас не напоить, дорогая. Простите, нам очень неловко, но мы никак не думали, что Людочка вас приведет, ведь она прекрасно знает, что по воскресеньям у нас генеральная уборка.

«Ну, положим, не у вас, а у нас», – хмыкнула Люда про себя.

– Ну что ты, Людочка, стоишь, давай, подключайся. Вот растяпушка!

Бабушка засмеялась.

– Ладно, пойду. Приятно было познакомиться. – Варя развернулась и побежала вниз по лестнице.

Люда догнала ее.

– Проводить тебя?

– Нет, ты лучше останься, объясни ситуацию как есть. Сейчас времени терять нельзя. Пока мы тут телепаемся, папу, может, уже вовсю таблетками шпигуют.

– Какая невоспитанная девчонка, – фыркнула бабушка, когда Люда вернулась в квартиру, – впрочем, неудивительно, если она росла без матери да при таком отце.

– Мама, сейчас это уже не важно, – мама мягко взяла Люду за руку и потянула за собой в комнату, – пойдем, доченька, поговорим.

Усадив Люду на диванчик, мама устроилась рядом и обняла ее за плечи. Бабушка села напротив на стул.

– Людочка, мы все знаем, – вкрадчиво начала мама, – вчера вечером позвонил Миша Койфман и сообщил, что твоего жениха положили в психиатрическую больницу.

– Верный друг оказался, даром что еврей, – заметила бабушка.

Люда попыталась вскочить:

– Что он сказал? Он в курсе? Я ему сейчас позвоню!

– Тихо-тихо, – мамина рука ласково, но твердо придавила ее к дивану, – своим звонком ты поставишь его в ложное положение, он и так нарушил все мыслимые инструкции, что сказал нам.

– И все-таки позвоню, хоть из первых рук узнаю, что происходит.

– Повторяю, – мама повысила голос, – он сделал, все, что мог, и больше рисковать ради тебя не станет. Было бы даже непорядочно с твоей стороны заставлять его это делать. А вдруг телефон прослушивается?

– Чей?

– Его, а может быть, и наш. В этом отношении у КГБ возможности безграничны.

– Он сказал, что со Львом?

– Ты не о том сейчас думаешь, Людмила, – бабушка подалась вперед и похлопала ее по коленке, и Люда вздрогнула от этой неожиданной и почти уже забытой ласки, – в первую очередь ты должна сосредоточиться на том, чтобы отвести удар от своей семьи.

– Какой еще удар?

– Олечка, объясни своей дочери, что разыгрывать из себя святую невинность ей уже поздно во всех смыслах. Ты взрослая женщина, Людмила, ты видишь, в какой стране живешь, поэтому не пытайся убедить нас, будто ты не понимаешь, что происходит. Твой, гм-гм, жених позволил себе что-то такое, за что в тридцать седьмом году его бы поставили к стенке, а в нынешнее травоядное время он всего лишь заехал в психиатрическую больницу.

– Но это ведь неправильно. И незаконно. Надо что-то делать…

– Вот именно, Людмила. Надо делать единственно возможное в данной ситуации – выводить из-под удара нашу семью.

– Так нам-то что угрожает?

– О… – бабушка рассмеялась. – Не жила ты при Сталине, девочка моя! Тогда ты, будучи просто школьной приятельницей врага народа, спокойно могла отправиться лес валить на двадцать лет, а у нас целый жених, практически член семьи. Полноценное троцкистское гнездо!

– Но Сталина-то давно нет.

– А принцип остался. Хочешь, чтобы тебя на допросы в КГБ таскали? А вместе с тобой маму и папу?

– Я думаю, мама, ты слегка сгущаешь краски. На допросы нас никто таскать не будет, но по службе это способно сильно повредить, – мама покрепче притянула к себе Люду.

– Как?

– Ну ты же не хочешь всю жизнь просидеть ассистентом кафедры?

Люда пожала плечами:

– Не хочу, но, видимо, придется. Расти-то некуда. Максимум доцентом стану лет через десять, на моей работе это потолок.

– Ну хорошо, хорошо, не об этом сейчас речь, хотя ты могла бы продвинуться, например, по профсоюзной линии. Но папа у нас видный ученый в мировом масштабе, надеюсь, ты не сомневаешься, что он достоин большего, чем прозябать на должности завкафедрой?

– Конечно, нет. В смысле не сомневаюсь.

– Про себя я не говорю, – мама вздохнула, – поверь, Людочка, если бы дело касалось только меня, я бы даже не начала этот разговор, хотя у меня в последнее время тоже вырисовываются весьма приятные карьерные перспективы. Я бы промолчала, потому что счастье и душевное спокойствие дочери для меня превыше всего. Но папиной жизнью я жертвовать не могу, просто не имею права. В любой момент папе могут предложить должность директора института, направить в заграничную командировку, о которой он давно мечтает, а такие вопросы требуют тщательной проверки кандидата с привлечением КГБ. И как ты думаешь, каково будет решение, когда выяснится, что мы приняли в семью закоренелого диссидента?

От того, что она никак не могла увидеть брешь в этой безупречной логике, Люде показалось, будто она сама сходит с ума.

– Но официально Лев не диссидент, а сумасшедший, – прошептала она, – за что папу наказывать, ведь болезнь – не преступление, потому что не зависит от человеческой воли.

– Да? Вот ты пойди и расскажи это кураторам университета от КГБ. В самом деле, вдруг они тебя послушают?

– Официально сумасшедший, как ты говоришь, Людочка, – это немногим лучше врага народа, – бабушка горько усмехнулась, – люди очень боятся умалишенных и стараются максимально от них отгородиться. Психически больной человек в твоем окружении, причем не важно, кем он тебе приходится, – это красный флажок, очень убедительный сигнал, показывающий, что с тобой дела лучше не иметь. Логика простая, раз ты общаешься с душевнобольным, значит, с тобой тоже что-то не в порядке.

– Ну и ладно.

– Нет, не ладно. Не хочешь думать о родителях, подумай хотя бы о Верочке! Ты хочешь окончательно похоронить ее перспективы на личное счастье?

Люда вытаращила глаза:

– Какая связь?

Мама успокаивающе погладила ее по плечу:

– Самая прямая. Если молодой человек узнает, что родственник девушки сидит в сумасшедшем доме, он крепко подумает, прежде чем начнет за ней ухаживать. И поверь, во всякие тонкости, типа кровная родня, не кровная, он вдаваться не будет. Умалишенный в семье – это пятно на репутации. Все. Точка.