Вечно ты

– А Варя?

– А что Варя? Она уже взрослая, но если поделишься с ней, буду рад.

– Нет, Лев, не пойду я с тобой сегодня в загс, – отрезала Люда.

– Это почему это?

– Потому что. Потому что при прочих равных лучше, когда ты подумаешь, что тебя ждет несчастная соблазненная девушка, к которой ты обязан вернуться, чтобы спасти ее честь, чем что у тебя есть жена, о которой позаботится государство.

Лев расхохотался:

– Что-то в этом, конечно, есть… Ладно. Недальновидно, но ладно.

Люда садилась в самолет с горьким сознанием, что, проводив ее, Лев через полчаса поднимется на военный борт, который унесет его к месту службы. Тревога за любимого не давала ей переживать о том, что произошло ночью, не позволяла осознать, как опрометчиво она сделала важнейший в жизни женщины шаг. Люда твердо знала, что это было правильно, а раз так, то нечего больше об этом думать.

Она надеялась вернуться домой в ледяную, но уже стабильную атмосферу бойкота, однако встретила весьма горячий прием. Ночевка вне дома уже о многом говорит, а по ее взбудораженному виду, наверное, сразу становилось ясно, что с ней произошло.

Мама с бабушкой наперебой на нее кричали, называли проституткой и развратницей. Кажется, нельзя пасть ниже, чем лечь с мужчиной в постель до свадьбы, но Люда нашла лазейку – не просто переспала, а помчалась для этого в другой город по первому свисту, как приблудная собачонка. «Я знала, что этим кончится!» – патетически восклицала мама. «Как мы будем с ней сидеть за одним столом, ведь совершенно не исключено, что она теперь венерическая! – сокрушалась бабушка. – Я уже смирилась с тем, что поведение внучки отвратительно, но не думала, что придется испытывать к ней чисто физическую брезгливость!»

После этих слов Люда достала из кладовки чемодан и стала складывать вещи. Ей было куда пойти, Варя приютила бы ее под сенью Кости Косточкина, а не ужились бы, так всегда можно снять комнату за вдвое меньшую сумму, чем она сейчас отдает родителям.

– Ну и убирайся, дрянь подзаборная! – закричала мама. – Чтобы ноги твоей здесь не было! Иди к своему любовнику!

Люда складывала немногочисленные свои приличные вещички, недоумевая, как ей самой до сих пор не пришло в голову вырваться из этого безумия, но когда она в прихожей стала одеваться, мама вдруг преградила ей путь. Грубо вырвала из рук пальто и швырнула в глубь коридора с криком:

– Никуда ты не уйдешь!

Люда отступила, не зная, что предпринять, а мама тем временем швырнула чемодан вслед за пальто. Чемодан раскрылся, и вещи разлетелись по всему коридору.

– Убирайся в свою комнату, дрянь неблагодарная!

Драться с мамой было, конечно, невозможно, и Люда ушла к себе. Чуть позже вошел папа и, не глядя ей в глаза, сказал, что Люда не имеет права уходить из дома. Мама с бабушкой несколько перегнули, но это только потому, что они беспокоятся за Люду и желают ей добра. Бабушка уже немолодая, у нее больное сердце, у мамы очень хрупкая психика, поэтому, если Люда уйдет, они просто умрут от волнений. Люда и так устроила в семье ад, и будет настоящее дезертирство, если она этот ад покинет. Дочь наделала много глупостей и гнусностей, но если в ней еще сохранилась хоть толика порядочности, то она останется и достойно примет наказание, которое заслужила.

Слова отца показались Люде справедливыми, и она осталась дома. Еще был шанс оправдаться, вымолить прощение за самовольную отлучку и все остальные свои безобразия, поклясться всем святым, что ничего не было, что она до сих пор чиста и невинна, и ей бы поверили, потому что хотели бы поверить. И немножко еще потому, что Люда, конечно, невинной больше не была, но и грязной себя не чувствовала.

Не сразу, но в несколько заходов ее простили бы. Испепелили бы стыдом и виной, но в конце концов позволили возродиться, как фениксу.

И надо было просить и каяться, но Люда не могла через себя переступить. Да, это был спектакль, который необходимо сыграть, чтобы кончился семейный ад. Примирение – благая цель, для ее достижения на многое нужно пойти, но только удерживало смутное понимание, что она предаст Льва, признав, что то, что было между ними, – дурно. Человек, которого предали, суеверно думала Люда, более уязвим для врагов, а этого допускать нельзя.

Главная задача для нее сейчас – чтобы Лев вернулся живым и здоровым. Хотя бы живым.

Шло время. Она старалась бывать дома как можно меньше и пряталась в своей комнате, как улитка в раковине. Вера с бабушкой не разговаривали с ней вообще, только презрительно фыркали и отшатывались, если приходилось столкнуться в коридоре. Общение с мамой свелось к чисто хозяйственным вопросам. В первые дни бабушка восклицала, что не будет есть то, что приготовлено руками проститутки, но потом как-то это сошло на нет, и Люде вернули обязанности кухарки. Сделавшись шлюхой, она каким-то образом частично осталась домашней девочкой, причем именно в той части, которая касалась домашних обязанностей.

Самое трудное было – пересидеть семейный ужин, незыблемую традицию, когда каждый вечер все собирались в кухне за столом и рассказывали о прожитом дне. Бойкот не освобождал Люду от присутствия на ужине, но теперь ее никто не слушал и ни о чем не спрашивал. По традиции ужин раскладывала на тарелки бабушка, и если всем она подавала с улыбкой, то перед Людой вроде бы ставила тарелку тем же самым жестом, но каким-то волшебным образом становилось ясно, что ей швырнули еду, как приблудной собаке.

Беседа за столом текла, казалось бы, непринужденно, но воздух был до отказа напитан страданием, которое Люда одним своим видом причиняла всем присутствующим.

Однажды ей показалось, что острота момента миновала, конфликт выдохся, она подошла к маме, сказала «давай поговорим!», но услышала только «о чем мне с тобой разговаривать? Хорош он был в постели или нет? И сколько раз ты испытала оргазм?».

Люду будто мокрой тряпкой по лицу ударили, она убежала к себе и больше уж не пыталась ни с кем мириться.

Папа, кажется, был на ее стороне, но никогда бы этого не признал официально, чтобы не огорчать маму. Он молчал, как все остальные, но иногда ласково смотрел на дочь, и ей становилось легче.

Так прошло лето, давшее Люде передышку благодаря родительскому отпуску. Они втроем с бабушкой уехали в Крым, а терпеть ненависть одной Веры оказалось не так уж и сложно.

Да, впрочем, все это было не так страшно по сравнению с тревогой за Льва. Люда даже суеверно думала, что чем хуже ей приходится здесь, дома, тем легче Льву там. Пусть в семье ее ненавидят хоть в десять раз сильнее, лишь бы только он вернулся живым и здоровым. Хотя бы живым.