Вечное дерево

– Нам торшер с тремя рожками.

– Почему с тремя?-возразил Леша.

– Мы ж договорились... Желтый, зеленый и красный...

– Как светофор,-заметил Леша.

Ганна хотела спорить, но подумала и поправилась:

– Вот тот, желтый, синий и розовый.

Она оглянулась. Леша улыбнулся - согласен.

– Тебе не тяжело?-спросила она, передавая ему торшер.

– Ха! Я еще и тебя унесу. Хочешь?

Они шли по улице, гордясь своей покупкой. Ганна несколько раз пробовала подложить руку под торшер, на Лешино плотное плечо.

– Не надо, мне не больно, - всякий раз говорил он, но было видно, как ему приятна ее помощь.

"Какой он у меня красивый",-думала Ганна, любуясь Лешей. Лицо его сегодня было необычным: на щеках выступил румянец, ранние морщинки на лбу и у глаз разгладились. Слегка припухлые губы вздрагивали, гася улыбку.

"Любит", - замирая от радости, думала Ганна.

Придя в квартиру, они заспорили, в какой угол ставить торшер.

– К кровати,-говорила Ганна,-можно будет лежать и читать.

– Лежа читать вредно. Поставим к столу.

– Ты не понимаешь.

Леша уступил. Торшер зажгли, хотя было-совершенно светло. Желтые пятна упали на паркет. Леша подошел к торшеру, шутливо вскинул руку в салюте, как пионер.

– Клянусь, что буду свято хранить этот свет...

– Вот и у нас свое хозяйство. Личная собственность,-сказала Ганна серьезно.

– Скажешь тоже.

– А знаешь, пусть это нехорошо, но я мечтала о своем домике, о своей квартире, где все сделано моими руками, все привычно, все такое, что нравится мне и тебе.
– Ганна говорила вполголоса, хотя они были только вдвоем и их никто не слышал.-Понимаешь, как это странно? Я всю жизнь жила среди людей, среди коллектива:

детский дом, ремесленное, наше общежитие. А вот была такая тяга к своему, к личному. И откуда в нас такое?

– Что особенного?-

– Нет, постой. Это, наверное, где-то в крови...

– У меня кровь недавно проверяли, сказали: нормальная.

Ганна посмотрела на Лешу, усмехнулась и поцеловала в щеку.

– Лучше практические дела обсудим,-сказал он, стараясь не показать виду, что доволен ее поцелуем.- Послезавтра на носу, а у нас еще не все ясно... Кирплку, например, будем приглашать?

– Я пригласила Пепелова, всю его бригаду.

– А Кирилку?

– Я говорю: всю бригаду. Мы с ними соревнуемся, нехорошо кого-то обходить.

– Смотри. Он пьяный-дурак дураком.

– Думаю, что будет все как надо.

– Но он...-замялся Леша.-Он вроде ревнует...

Мы не раз сталкивались.

– Теперь чего ж ревновать?-успокоила Ганна.

– Смотри...-Леша обнял ее за плечи и притянул к себе.

Так они сидели долго, может быть час, может быть дг.а, не разговаривая, не шевелясь.

– Может, останемся?
– чуть слышно спросил Леша.

– Не нужно. Подожди, мой прекрасный.

Он неохотно встал, подал ей руку, и они медленно пошли из своей квартиры, с трудом сдерживаясь, чтобы не остановиться, не остаться здесь, не дать волю своим чувствам. Потом не раз Ганна спрашивала себя: почему она поступила так? почему не осталась, не уступила его просьбе? И отвечала: "Потому что мы по-настоящему любили друг друга".

* * *

В жизни каждого человека есть свои красные дни.

Чаще всего они мало кому известны, для других людей мало что значат, но оттого не становятся менее ценными и дорогими для тех, кто их отмечает. Они разные по своей значимости, эти дни. У одного-это день рождения.

У другого-день великого открытия. Праздник одного может быть торжеством многих людей и праздник многих может не быть радостью одного человека.

У каждого свое счастье. И потому, что оно свое, только свое, как будто маленькое,-значение и важность его неменее огромны для человека.

Ганна была счастлива. Она дождалась своего праздника, своего красного дня-дня свадьбы.

Как будто совсем не спала она, ожидая этого праздника. Открыла -глаза и увидела чистое, голубое, освещенное солнцем небо. Ганна улыбнулась небу, вскочила и босая подбежала к окну.

Город еще спал. Солнце еще не вышло из-за домов, только окрасило крыши, трубы, вершины деревьев в золотистый цвет. Город лежал тихий, безлюдный, светлый и чистый, точно умытый. Редкие пешеходы, дворники, подметающие панели, машины, поливающие улицы, не нарушали этой тишины. Шорохи шагов, шуршание метел, шипение воды отчетливо были слышны и как бы подчеркивали, даже усиливали эту раннюю, чуткую тишину.

Ганна именно таким и представляла свой праздниктихим, чистым и светлым.

"Здравствуй, мой праздничный город^,-мысленно сказала она. И тут же подумала: "Каким-то ты будешь завтра, через год, через много лет? Какой-то будет новая, неизведанная еще жизнь?" Чувство тревоги появилось в ней. Ганна тотчас прогнала это чувство, повторила шепотом:

– Здравствуй, мой праздничный город.

И город, словно услышав ее, ответил: засиял, засверкал, залучился, весь будто вспыхнул. Показалось яркое

солнце. Она зажмурилась от его лучей.

– Чего ты?
– спросила Галка, подходя к подруге.

– Прекрасно... Смотри, как прекрасно.

– Ты сейчас красивая,-сказала Галка, оглядывая ее.
– Вся такая сияющая, а волосы так просто огнем горят.

– Нет, ты туда посмотри.

Галка обняла ее за плечи, давая понять, что разделяет ее восторг.

– Ты счастливая?
– спросила Галка после паузы.

– Очень.

– Как я тебе завидую... Нет, по-хорошему. Пусть все у тебя будет хорошо.

– Спасибо, Галочка. Я тебя никогда не забуду. Мы навек подруги, верно?

– Ага.

Они посмотрели друг на друга и заплакали, каждая чувствуя в душе, что их дружба на этом кончается, что этот счастливый день - начало их отдаления.

– Ну, не надо. Хватит,-сказала Ганна.-Ты босая.

Опять температура подскочит.

– Нет, у меня уже совсем не болит горло.

– Давай одеваться. Дел еще уйма.

Вспомнив о делах, о предстоящем дне, Ганна вновь обрела спокойствие. Легкая грусть тотчас прошла. Расставание с подругами, изменение привычной жизни - все это отошло на второй план. На первом плане-ее праздник, новая, неизвестная еще жизнь, которая, она знала, будет прекрасной.